Петрович бежит позади, слева; краем глаза вижу, как мой тренер, взбираясь на холм, спотыкается, но всё-таки прокричал вдогонку: «Поднажми!» А у меня щёки горят от разочарования – что-то неладное происходит со мной: «Неужели встану? Неужели всё – закис1?»
Со слов Петровича я узнал, что Бьёрн идёт за мной уже в двадцати секундах. Что такое для него эти двадцать секунд?! Ерунда!
Объезжаю «кругового2».
Отовсюду слышу, как народ стал подбадривать меня: «Россия!», «Серёжа, беги!». Размахивают флагами, дудят, кричат. Из-за нахлынувшего безволия, видя эту поддержку, мне становилось горше – будто вор я. Не хочу их, болельщиков, разочаровывать, расстраивать – иду напряжённо, из последних сил. Но надолго при такой ходьбе и концентрации меня не хватит – выдыхаюсь!
Между деревьями показался стадион; за поворотом надо сбавить скорость, привести дыхание в порядок – впереди последняя стрельба. Один неточный выстрел – и прощай, золотая медаль.
Бьёрн Норман дышит в спину – сейчас будет небольшой спуск с поворотом, и можно будет увидеть, как он переступает лыжами на вираже.
Когда мы подходили к стрельбищу, мой соперник деловито шёл чуть впереди – решил не отсиживаться за моей спиной – повлиять на меня психологически. Во всех его движениях чувствовалась уверенность хищника; я же – как кролик перед ним.
Одновременно мы стали отщёлкивать крышки на дулах ружей, почти одновременно заступили на коврики, а дальше Бьёрн в геометрической прогрессии стал отдаляться от меня.
Стадион замер. Признаюсь, не очень мне нравится, когда болельщики кричат хором, отмечая каждый выстрел твоего соперника – лучше стрелять одному или когда стрелков много. Попробуй не попади в «ноту», и возможен промах. Хотя… когда как… Заноза небольшая, и всё же.
Бьёрн закрыл первую мишень, вторую, а у меня только первое попадание, и то габарит прошёл3. Немного испортил «симфонию» Нормана, но эта бяка чуть было не отразилась на мне самом – второй выстрел случился без моего контроля – автоматически. В груди от этого похолодело; хорошо ещё, что попал. После чего третью мишень выцеливал чуть дольше обычного – брал себя в руки. Она закрылась.
За спиной послышались продолжительные овации – похоже, Норман «прошёл по пятакам»4. Затем с двух сторон я почувствовал возню – Бьёрн оставлял меня, но уже не одного – слева изготавливался для стрельбы Магнус Мосс.
Нервы дали сбой, и это отразилось на следующем выстреле – снова габарит. Два глубоких вздоха – стоп! Остался последний выстрел! Сам не понял, как это случилось – нахлынуло сиюминутное безразличие, и, особо не заморачиваясь, выстрелил. «Плывун сознания» – так я называю про себя это состояние; бывает у меня такая ответная реакция организма, если чересчур себя контролирую.
«Да что же ты будешь делать?! Это уже второй раз такое!» – поругался я на себя.
Действительно, в такой гонке это очень много. Усталость, эмоции! Да и гонка – такая! Идёшь, как по краю пропасти, и тебя сковывает страх ошибки.
«Сергей Дмитриев закрывает все мишени и пускается в погоню за Норманом! Качает головой Серёжа – не доволен собой. Но ещё не всё потеряно, не всё потеряно!» – надрывался комментатор.
Бьёрн уже прошёл первую после стрельбища отсечку и скрылся за разноцветными флагами болельщиков. Впереди только четыре километра бескомпромиссной борьбы. Тактика одна – бежать что есть прыти. Ничто больше не сдерживает, кроме усталости. А она-то как раз и пронизывала моё тело.
«Отче, прошу тебя, дай сил!»
Расстояние между мной и норвежцем не убывало; оно сокращалось между мной и шведом – Мосс шёл в пятнадцати секундах отставания. По телевизору смотришь – кажется, что расстояние между нами очень мало, особенно когда мы стали взбираться на холм. И правильно кажется – ведь преследуемый, то есть я, иду из последних сил – тку ковёр из собственных нервов.
Детский звонкий голос перекричал всеобщий галдёж и стук барабанов:
– Россииия!
Этот детский голосок на некоторое время выключил меня из гонки – переключил на другие мысли. Я вспомнил Севу, который, не сомневаюсь, болеет сейчас за меня. Сжимает своими маленькими кулачками подлокотники инвалидной коляски, кричит, как будто я его могу услышать. Представил, как волнуется он, то подъезжая к телевизору, то откатываясь от него, не замечая на полу проводов…
Потом калейдоскоп мыслей привел меня в больницу: нас, как звёзд биатлона, пригласили на старт благотворительной акции. Было много трогательных и печальных моментов. Особенно запомнились слова Севы: «Когда сделают операцию, я буду заниматься биатлоном!» – пообещал он.
И я увидел, как тень прошлась по лицам окружающих, как смутились люди: «Какая операция, Севушка?»
Возникла нехорошая пауза, и я хотел её скорее прервать, но в голову ничего не шло. Обидно стало за пацана.
Вернувшись мыслями на трассу, мне пришла счастливая идея: я представил, как Сева берётся за палки, как неумело отталкивается и делает первые неуклюжие шаги… «Давай, Сева! У тебя получится!»
