Началось все в купальнях Глен-Эллен. Поплавав немного, мы ложились обыкновенно на песке, чтобы дать коже подышать теплым воздухом и напитаться солнечным светом. Роско был яхтсменом. Я тоже побороздил в своей жизни моря. Поэтому рано или поздно разговор неизбежно должен был коснуться различного типа судов. Мы заговорили о яхтах и вообще о судах небольшого размера и об их мореходных качествах. Вспомнили капитана Слокума и его трехлетнее путешествие вокруг света на суденышке «Спрэй».
Мы утверждали, что совсем не страшно отправиться вокруг света на маленьком судне, ну, скажем, футов в сорок длиной… Более того, мы утверждали, что это даже доставило бы нам удовольствие. И договорились в конце концов до того, будто нам больше всего на свете хочется совершить такое плавание.
– За чем же дело стало? Поплыли! – сказали мы… в шутку.
Потом, когда мы остались одни, я спросил Чармиан, нет ли у нее и в самом деле такого желания, а она сказала, что это было бы так чудесно, что просто не верится.
В ближайший же день, когда мы опять проветривали кожу на песке у купальни, я сказал Роско:
– Давайте отправимся!
Я говорил совершенно серьезно, и он так меня и понял, потому что спросил:
– А когда?
Мне нужно было построить дом на своем ранчо, разбить фруктовый сад, виноградник, посадить вокруг ранчо живую изгородь – вообще переделать кучу различных дел. Мы решили, что отправимся лет этак через пять. Но соблазн приключений одолевал нас. Почему не отправиться теперь же? Никто из нас не станет моложе через пять лет. Пусть сад, виноградник и живые изгороди разрастутся за время нашего отсутствия. Когда мы вернемся, они будут к нашим услугам. И мы тогда отлично проживем в сторожке, пока не будет выстроен дом.
Таким образом, вопрос был решен, и постройка «Снарка» началась. Мы назвали его «Снарком» просто потому, что никакое другое сочетание звуков нам не нравилось, – говорю для тех, кто будет искать в этом названии какой-то скрытый смысл.
Друзья никак не могут понять, зачем нам понадобилась эта поездка. Они беспокоятся, ахают и всплескивают руками. Никакие доводы не могут заставить их понять, что мы просто пошли по линии наименьшего сопротивления; что отправиться по морю в маленькой яхте для нас легче и удобнее, чем остаться на суше, – совершенно так же, как для них гораздо легче и удобнее остаться дома, на суше, чем отправиться по морю в маленькой яхте. Все это происходит от преувеличенной оценки своего «я». Они не могут уйти от себя. Они не могут даже временно отрешиться от себя, чтобы увидеть: то, что для них есть линия наименьшего сопротивления, вовсе не обязательно есть линия наименьшего сопротивления для других. Из собственных желаний, вкусов и предрассудков они делают аршин, которым меряют желания, вкусы и предрассудки всех других живых существ. Это очень нехорошо. Я так и говорю им. Но они не могут отрешиться от своих несчастных «я» даже настолько, чтобы выслушать меня. Они думают, что я сумасшедший. Я их понимаю. И со мной такое бывало. Мы все склонны предполагать, что если человек с нами не соглашается, значит, у него в голове что-то не в порядке.
А все потому, что сильнейший из побудителей на свете – это тот, который выражается словами: так мне хочется. Он лежит за пределами философствования: он вплетен в самое сердце жизни. Пусть, например, разум, опираясь на философию, в течение целого месяца упорно убеждает некоего индивида, что он должен делать то-то и то-то. Индивид в последнюю минуту может сказать «я так хочу» и сделает что-нибудь совсем не то, чего добивалась философия, и философия оказывается посрамлена. Я так хочу – это причина, почему пьяница пьет, а подвижник носит власяницу; одного она делает кутилой, а другого анахоретом; одного заставляет добиваться славы, другого – денег, третьего – любви, четвертого – искать Бога. А философию человек пускает в ход по большей части только для того, чтобы объяснить свое «хочу».
Так вот, если вернуться к «Снарку» и к вопросу, почему я захотел совершить на нем путешествие вокруг света, я скажу так. Мои «хочу» и «мне нравится» составляют для меня всю ценность жизни. А больше всего я хочу разных личных достижений – не для того, понятно, чтобы кто-то мне аплодировал, а просто для себя, для собственного удовольствия. Это все то же старое: «Это я сделал! Я! Собственными руками я сделал это!»
Но мои подвиги должны быть непременно материального, даже физического свойства. Для меня гораздо интереснее побить рекорд в плавании или удержаться в седле, когда лошадь хочет меня сбросить, чем написать прекрасный роман. Всякому свое. А другому, вероятно, приятнее написать прекрасный роман, чем победить в плавании или обуздать непослушную лошадь.
