1896 год, конец мая, Санкт-Петербург, Россия.
Задыхаясь и спотыкаясь, он бежал по главной улице, а затем двинулся в сторону сто тридцать второго дома. Мальчуган лет двенадцати спешил передать записку, содержание которой пока не было известно, но через несколько минут адресат узнает секрет тайного послания.
Мальчик забежал в дом, который был построен еще в 1820 году. В облике здания сохранились черты классицизма. В нем три этажа, мансарда и подвал. Фасадом дом выходит на территорию больницы. Одна из его сторон обращена на то место, где расположен дровяной двор Измайловского полка. На эту сторону дом обращен глухой стеной. Это говорило о солидном возрасте дома.
Поднимаясь по ступенькам, как рысь, паренек очутился на третьем этаже, где тут же нашел нужную дверь и постучал в неё.
Я сидел возле окна и наблюдал за тем, как ветер бережно обнимает недавно распустившуюся листву деревьев. Весна – моё любимое время года. Это время, когда мы можем позабыть о холодной стуже и болезнях, порождаемых зимой и поглощающих теплый душевный свет. Я думал о том, как было бы сейчас хорошо отправиться в какое-нибудь необыкновенное путешествие, но в то же время мои мысли были заняты работой, которая уже давно лишала меня свободного времени.
Звонкий стук в дверь выбил меня из мира фантазий в мир реальности. Наверняка это был мой друг-фельдшер из соседней квартиры.
– Добрый день, господин. Мне велено передать вам эту записку, – мальчик вложил мне в руку конверт и быстро удалился, так что я не успел ничего сказать.
«Странный малый», – подумал я.
Я сел за стол и открыл конверт:
«Миша! Жду тебя в Измайловском парке сегодня в два часа дня.
Дядя»
Благо до парка идти недолго. А время близилось к обеду. Необходимо было закончить дела с бумагами. Бюрократия всюду сует свои длинные руки, особенно туда, где бумажная волокита вовсе не нужна.
Длинный отчет о проделанной мной операции был составлен за десять минут. Настало время обеда. В нашей столовой всегда готовили довольно вкусно. Сегодня подавали замечательный суп из индейки. Утолив голод, я отправился на встречу с дядей.
Мой дядя Самсон Туле человек весьма чудной, иногда даже безумный. Когда отца не стало, дядя взял на себя опеку надо мной, ибо брат был дорог ему. Единственное, что осталось в память о Николае Курбатове – это я. Мать умерла при родах. С тех пор дядя заботится обо мне.
Говоря, что Самсон Туле чудной, я предполагаю совсем не это, он человек крайне сложного характера: он умен, даже гениален, и в то же время он одинок. У него нет дамы сердца и нет верных друзей, кроме меня. Я заменяю ему и сына, и друга. Это вполне устраивает его. Он никогда не жалуется, не принимает поражений, видит цель и идет к ней. Это человека трудно переспорить, его безупречная память служит науке, а его язык порой не подчиняется своему хозяину. Поэтому иногда гений забывает о том, что прежде чем что-то говорить, необходимо убедиться, что его кто-то слушает. Это его не единственная причуда – говорить с самим собой. Он придумал множество разных вещей, к которым, как мне кажется, общество еще не готово.
Вы наверняка спросили бы, почему мой дядя именно Туле, а не Курбатов? Дело в том, что фамилия моего дяди досталась ему от биологического отца, который полвека назад покинул Францию, чтобы построить экономические отношения в России. Однако это далось ему с трудом, и вскоре он вернулся на родину, а сына оставил в Петербурге с большим состоянием. Разумеется, на то были особые причины. Дядя мечтал стать великим ученым и остался по собственному желанию.
Я пришел вовремя, но Самсона Туле нигде не было видно. Постояв немного, я присел на скамейку. Было тепло, погода стояла хорошая. На дереве сидел соловей и звонко пел свою песню. Наконец в главные ворота парка вошел мужчина, лет пятидесяти, с седой густой бородой, в круглых очках. Одет он был в темно-коричневый сюртук, донельзя узкий и неудобный, бархатный жилет, серые штаны в клетку и ботинки на английский манер; великолепная шляпа и трость делали его человеком строгим, серьёзным, опрятным, как говорится, без сучка, без задоринки.
– Дядя! – воскликнул я, вставая со скамейки.
– Дорогой мой! Как же я рад тебя видеть. Давненько мы с тобою не виделись. Присядь-присядь. – он улыбался своей доброй улыбкой, но глаза его были полны хитрости.
– О чем ты хотел со мной поговорить? – тут же спросил я. Дядя покачал головой, как обычно качают головой люди с очень серьезной затеей на уме, которую они хранили в тайне несколько недель или месяцев.
– Ты знаешь, не люблю лить воду, поэтому перейду сразу к делу. Не хотел бы ты отправиться со мной в путешествие? Да-да-да, я понимаю, что работа и все такое, но послушай меня внимательно. Представь, что нас ждет!? Какие впечатления… О Боже! Да ты просто представь себе, как это будет замечательно! Я уже все продумал, осталось только собрать команду и…, – он говорил так быстро, что я не мог его перебить.
– Постой! Постой! – наконец я угомонил его. – О каком путешествии ты говоришь, мой дорогой дядя? – я был настороже, всего можно было ожидать: от похода за грибами в соседние леса до путешествия в Центральную Африку. Но то, что предложил дядя, не вписывалось ни в какие рамки.
