Пять желаний мистера Макбрайда

Центр исполнительских искусств имени Джона Ф. Кеннеди, Вашингтон, округ Колумбия

Как скажет вам любой стоящий волшебник, бывает магия фальшивая, а бывает настоящая.

Фальшивой магией мы зарабатываем себе на жизнь. За такую магию платят зрители, точно зная, что это всего лишь иллюзия и ловкость рук. Мы заставляем исчезать стодолларовые купюры. Мы поднимаем в воздух своих помощников. Порой мы разрезаем пополам кого-то из зрителей, а потом магическим образом вновь соединяем половинки.

Но есть реальная, настоящая магия, в которую многие волшебники больше не верят. Им кажется, что уже открыты все секреты и изучены все приемы.

Только не я. В моей жизни была магия. Настоящая магия. Я знаю, что она существует.

– Просперо, твой выход через пятнадцать минут!

Этот человек вот уже несколько дней не отстает от меня. Его зовут Майлз, хотя сам он называет себя исключительно биографом Просперо. Я считаю, что тридцать лет слишком юный возраст, чтобы иметь биографа, но Майлз со своей полудюжиной подбородков просто ковыляет рядом со мной походкой хоббита и твердит, что он счастливейший человек на земле, потому что «находится рядом с величайшим магом в истории».

Конечно, это неправда. Насчет «величайшего мага». Ведь есть Дэвид Копперфильд и Крис Энджел. Неужели Майлз никогда не слышал о парне по имени Гудини?

– Приятель, мы же говорили об этом, – напоминаю Майлзу. – Называй меня Джейсоном. Просперо – только для сцены.

Губы Майлза кривятся и опускаются так, что почти скрываются в верхнем подбородке. Мы оба знаем, что он никогда не станет называть меня иначе, чем Просперо.

– Ладно, забудь, – говорю я. – Пятнадцать минут?

Я осматриваю закулисье. Рядом суетятся люди: один катит тысячегаллонный резервуар с водой, из которого я необъяснимым образом выберусь, несмотря на цепи толщиной три дюйма… Другой готовит зеркала, наклоняя их так, чтобы женщина, стоящая перед ними, исчезла из виду. Я знаю, что должен нанести последние штрихи, но сегодня эта мысль приводит меня в ужас.

– У меня есть время для парочки коротких вопросов, – сообщаю я.

Майлз судорожно роется в карманах куртки, брюк, рубашки. Именно в рубашке обнаруживается диктофон. Майлз неловко задевает занавес локтем, пыль поднимается в воздух и оседает на моем фраке только что из химчистки. Я тру нос, чтобы удержаться от чихания.

Майлз нажимает кнопку. Диктофон пищит – в последние три дня я слышу этот звук непрерывно. Майлз сурово сводит густые черные брови и начинает говорить, как ведущий программы новостей:

– Как сказал сам волшебник, сегодня главный вечер его жизни. Остается менее пятнадцати минут до того момента, когда он появится на сцене в облаках дыма. Просперо, мастер невозможного, величайший иллюзионист в истории, поворачивается ко мне и говорит…

Я накрываю диктофон рукой и говорю в сторону:

– Пожалуйста, без фальши. Сегодняшний вечер слишком важен.

Зрители продолжают прибывать. Восторженное ожидание нарастает, как некий магический трюк. Часы я не надеваю – мои руки должны быть абсолютно чисты от запястий до локтей. Но шум толпы подсказывает, что время выступления близко. Я выглядываю за занавес и смотрю на два пустых места. Первый ряд, прямо в центре, так близко к сцене, что я почти что могу коснуться их рукой.

– Куда вы все время смотрите? – спрашивает Майлз. – На те два места, да? Они зарезервированы?

Я поправляю галстук-бабочку и опускаю занавес перед нами.