Пятно

Работа над книгой велась в Доме творчества Переделкино

Редактор: Татьяна Соловьёва

Издатель: Павел Подкосов

Главный редактор: Татьяна Соловьёва

Руководитель проекта: Ирина Серёгина

Художественное оформление и макет: Юрий Буга

Корректоры: Елена Сметанникова, Юлия Сысоева

Верстка: Андрей Ларионов

В оформлении обложки использовано фото Алисы Горшениновой

Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

© А. Пестерева, 2024

© Художественное оформление, макет. ООО «Альпина нон-фикшн», 2024

– Я думала, тебя продали. Или убили. О боже, Настя, что с рукой? Я сто раз тебе звонила, квартира пустая, тебя нигде нет. По этим экстренным номерам звонила… Настя, ты меня слышишь вообще? Давай присядем. Боже мой, Настя, где тебя носило?!

Катя ходит за мной по квартире, как привязанная, будто боится, что я снова пропаду, если она перестанет на меня смотреть, – бытовое язычество. Вопрос «где тебя носило» застает меня врасплох. Проблема не в нем, а в том, что у меня нет правильного ответа, нужных слов, после которых все остались бы довольны. Если я скажу, где была и что со мной происходило на самом деле, ты, Катя, отвернешься от меня. Решишь сначала, что я издеваюсь, потом задумаешься, станешь реже отвечать в мессенджерах, посоветуешься с мужем и придешь к выводу, что я сошла с ума. Вычеркнешь из жизни. Не сразу, ведь ты действительно хорошая подруга, поэтому будешь мучиться совестью, что не любишь меня, а только терпишь. Потом сдашься и начнешь потихоньку забывать нашу дружбу. Качественно забывать. Не так: «Хм, я не помню этого случая». А так: «Был такой человек в моей жизни, но мы с ней давно не общаемся». Хотя людей просто из памяти не вытравишь, я теперь это знаю.

– Тебя не было целую вечность.

На самом деле три с половиной недели – я считала. Это единственная правда, которую разрешаю себе говорить. Пришлось придумать невразумительную историю, что после аварии мне временно отшибло память и я не знаю, где провела эти дни. Зимой. Три с половиной недели. Сама в это не верю, ну и ладно, если начинаешь врать – не останавливайся.

– Через какое-то время обнаружила себя на шоссе. Да. Только вот руку где-то порезала, но это не страшно. Синтомициновая мазь, бинтом перевязать – и заживет. Посмотришь в аптечке?

Я сочиняю, а Катя слушает, морща лоб, и время от времени пытается расплакаться невпопад – не от моих слов, а в любой случайный момент. Она жалеет меня и немножко себя или себя и немножко меня – тут тонкая грань. Добрая Катя, я к ней сильно привязана. Мы столько лет знакомы, что трудно найти воспоминание, в котором она не участвует или не стоит где-то сбоку. Эпоха Кати в моей жизни наступила, когда я еще не ходила в школу, и длится по этот самый день. Она знает, на скольких диетах я сидела, почему боюсь бездомных собак, куда мечтаю переехать жить и что мешает мне это сделать, почему я влюбляюсь в темненьких, а встречаюсь с кем придется. Знает мои недостатки лучше, чем я сама, и все хорошее во мне, чего я в упор не вижу, она тоже знает. Она трет глаза, нос, как в детстве. Из нас двоих именно Катя выглядит как человек, которого нужно пожалеть. Хочется сделать человеческий, простой жест и обнять ее, но я не решаюсь. Спасать людей надо от меня, поэтому я берегу Катю – в моих силах не сделать ей хуже. И все довольны: она чувствует, что вернула подругу, а я – что пока ее не потеряла.

Поперек разговора, как раз когда я устаю от вранья, звонит Витя и, как только беру трубку, шершавым голосом касается уха. Он, видите ли, волнуется и на правах бывшего мужа хочет знать все, что со мной случилось. Приходится пересказывать путаную историю моего исчезновения. Он проглатывает ее быстро и без возражений – даже обидно. Не могу решить: это признак настоящего доверия или безразличия? Радует другое: на второй раз я сочиняю уверенней и общее впечатление от рассказанного улучшается. Начинаю верить сама, а в любой лжи главное – обмануть сначала себя. Еще немного потренируюсь – и буду пересказывать выученный наизусть текст так же умело, как отрывок из «Мертвых душ». Я неплохо декламировала у доски – родители и учителя хвалили, пришлось поверить, что у меня хорошо получалось. Называли актеркой. Я в ответ отмахивалась, изображала безразличие, но втайне гордилась до мурашек и щекотки в груди от подавляемых улыбки или благодарного смешка. В чем-то взрослые считали сутулого подростка лучше себя, как это придавало уверенности! Учительница сидела на стуле, похлопывала себя по толстым коленям и в конце, когда я замолкала, утвердительно кивала сама себе и булькала горлом: хорошо стелешь. Да, у нас с Катей была училка русского и литры, которая общалась на жаргоне. Ну и что – она все равно была лучшая, потому что понимала нас, а мы – ее фразочки. Интересно, почему сейчас мне вспомнилась эта книга Гоголя?