Ракушкино детство. Невыдуманные истории. Часть 1

Посвящается детям семидесятых годов прошлого столетия.

Здравствуйте, ребята!

Сначала я хочу познакомить вас с Ракушкой.

Девочку звали Маша. Она жила с мамой. Отца Маша не помнила. Так сложилось, что родители расстались, когда она была крошечная.

Маша ни разу не была на море. Она видела море и ракушки только на картинках.

Однажды знакомые привезли ей из поездки на море целый кулек разных раковин. Они были очень красивые. Особенно Маше нравились перламутровые – на солнце они переливались всеми цветами радуги. И она всегда носила несколько штук с собой в кармане.

Даже одежду для дочки мама покупала обязательно с карманами. Держа руку в кармане, Маша с удовольствием перебирала пальчиками ракушки. В трудную минуту ракушки очень помогали ей. Маша была очень стеснительная, иногда сильно волновалась. И ракушки успокаивали её, придавая робкой девочке уверенность и какую-то силу.

А если друзья ехали отдыхать на море, то всегда привозили новые ракушки. Таким образом, и пополнялась Машина коллекция.

Все друзья так и звали девочку – Ракушка. С ней происходило много разных историй.

Как и все дети, Ракушка часто мечтала. И даже предпринимала какие-то шаги для осуществления каждой своей мечты. Осенью Маша должна пойти в первый класс. А пока…

Прежде чем рассказывать другие истории, мне очень хочется рассказать про двор и дом, в котором прошло Ракушкино детство.

Двор был небольшим, но общим на три дома.

В одном из них жили Ракушка с мамой. Но хозяйкой была Бэлла Леонтьевна. Ракушка звала её Баб-Бэл. Их подселили к Баб-Бэл на время, а прожили они в том доме десять лет. Раньше так делали: людей без жилья селили к тем, у кого была лишняя жилплощадь.

В доме было три комнаты. Две комнаты занимала Баб-Бэл, а в третьей – самой маленькой, жили Ракушка с мамой.

Баб-Бэл исполнилось уже 90 лет. Но выглядела моложе, потому что была высокая и худая. С виду – такая милая старушка. Когда Баб-Бэл сутулилась, она казалась маленькой и беззащитной. Зубов у неё давно не было. И впалые щёки придавали её лицу жалкий вид.

Но когда Баб-Бэл выпрямлялась, как будто вспомнив про свою осанку, то при этом менялось выражение её лица. Она превращалась в какую-то властную старушенцию с натянутыми щёками и поджатыми губами.

Кто-то рассказал, что когда-то Баб-Бэл приехала в Россию к родственникам из Польши. Она не русская. Полька. Но уехать обратно домой не смогла. Такие вот были времена.

Сколько Ракушка помнит, Баб-Бэл всегда ходила в одном и том же платье с длинными рукавами. И зимой, и летом. Маша знала, что когда-то оно было коричневым. Платье так застиралось и со временем выцвело, что стало каким-то серо-розоватым. Но всегда было чистое, пахнущее хозяйственным мылом и тщательно выглаженное. Этим хозяйственным мылом пахло вообще всё в комнатах у Баб-Бэл. С нескрываемым удовольствием вдыхая этот запах, Баб-Бэл с восхищением говорила: – Чистотой пахнет!

А Ракушка украдкой морщилась. Запах мыла ей не нравился. Вот мамины духи – это да… Пахли, как живые цветы. Девочка постоянно душилась ими. И тогда уже недовольно морщилась Баб-Бэл.

– Дуст какой-то, – приговаривала она.

Поверх платья Баб-Бэл всегда надевала серый фартук. И так ходила весь день. Лицо хозяйки было покрыто глубокими морщинами, а редкие седые волосы всегда были аккуратно зачёсаны и собраны в пучок на самой макушке. Часто на лицо она намазывала сметану, чтобы хоть немного разгладить морщины. И в таком виде ходила. Ракушка сначала пугалась, когда видела эту маску. Особенно если Баб-Бэл ещё не собрала свои волосы в пучок, и они торчали в разные стороны, как одуванчик. Было страшно, когда в тёмном коридоре в таком виде появлялась Баб-Бэл. Со временем Маша привыкла и не пугалась. Наоборот, было смешно.

Баб-Бэл разговаривала всегда мало и неохотно. Хотя недовольство выражала бурно – тараторила без остановки.

К ней иногда приходили гости – её брат с семьёй. И тогда она жарила хлеб на пахучем подсолнечном масле, потом посыпала его сахаром.

Да-да, такое вот было угощение.

Едкий дым, который выделялся при жарке хлеба, стоял столбом во всём доме, и долго не выветривался. Ракушка хоть и плотно закрывала дверь, всё равно дым через какие-то щели попадал к ним в комнату. От него щипало нос, слезились глаза. В такие минуты хозяйка, когда видела у Маши опухшие от слёз глаза, спрашивала:

– Что, опять ревела? Поди, опять набедокурила!

Хотя Ракушка ей не раз объясняла, что это из-за дыма.

Несмотря на то, что они с мамой жили в отдельной комнате со своим отдельным входом, коридор был общим. Поэтому им приходилось мириться с какими-то неудобствами, чтобы мирно сосуществовать с хозяйкой.

Баб-Бэл всегда была чем-то недовольна: то дверь не закрыта, когда Ракушка гуляла и на минутку забегала в дом, чтобы попить воды. А если Ракушка закрывала дверь, то Баб-Бэл опять ругалась, что та часто носится туда-сюда – замок так сломается. То весь пол в коридоре мокрый – несколько капелек на полу. То ведро с водой не там стоит. В общем, придиралась ко всему.

А вечером, когда мама приходила с работы, всегда жаловалась на Ракушку.

Зимой топили печь и на ней готовили. У Баб-Бэл была своя печка, у Ракушки с мамой в комнате – своя.