Расставание с дьяволом

Книга не пропагандирует употребление алкоголя и табака. Употребление алкоголя и табака вредит вашему здоровью.

Все права защищены.

Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© Вершиннина Д., 2025

© Оформление. ООО «МИФ», 2025

Счастье, счастье… Что это слово значит?

Песня «Счастье?» группы «Король и Шут» («КиШ»)

Красные тяжелые кулисы медленно закрываются и прячут от меня размытые лица людей, будто сошедшие с картин Энди Денцлера. Наконец-то. Под перелив аплодисментов не слышно, как падает на сцену мое изможденное хрупкое тело. Если бы я не подышала перед выступлением под счет 4/10 и не положила бы под лямки обшитого монетками бюстгальтера вату с нашатырем, то и до конца номера бы не продержалась.

У меня было много наставников на протяжении всего времени, что я занимаюсь танцами. Я училась у лучших, и они научили меня дисциплине. Что бы ни случилось, будь добра явиться на выступление и выложиться по полной. Умерла и воскресла? Выступай. Не воскресла? Так и быть, пропустишь. Но только в этот раз, потому что профессиональные артисты так безответственно себя не ведут. А я-то профессионал.

Меня зовут София. Я безупречна и воскресну столько раз, сколько потребуется. Да, вместо духов у меня нашатырный спирт. Да, крови из моих мозолей хватит на подписи договоров со всеми демонами преисподней. Но на сцене совершенство моих движений и внешности завораживает, дурманит, заставляет зрителя забыться и утонуть в моем танце. Пусть я и слишком светленькая для Востока. Но уж не сильно светлее Шакиры, а ей это не мешает.

Только вот кому мне в нашем донельзя реальном мире продать душу, чтобы наконец-то отстать от себя и обрести счастье?

Я думала, что счастлива в отношениях. Моя большая и красивая любовь – это Павел Грац. Почти такое же совершенство, как и я, только под глазами синие тени из-за бессонницы. Но и они на его фарфоровом личике выглядят аристократично. Он вообще будто житель Петербурга времен войны с Наполеоном, да и на французском говорит как на родном.

Некоторые принимают нас с Пашей за брата и сестру: оба с правильными чертами лица, большими голубыми глазами и русыми локонами. Паша тоже выдающийся танцор. Мой ровесник. Только он будущий артист балета, оканчивает предпоследний курс в хореографическом. А я почти окончила первый курс в колледже культуры и искусств, отделение общей хореографии.

Позавчера был особенный для нас день: год с тех пор, как мы познакомились.

Никогда до этого мы не целовались там, где снуют десятки прохожих. Сибирь, самый центр крупного города. Последние майские деньки. После двух солнечных недель зацвела черемуха, и у нас опять похолодало. Желтые макушки мать-и-мачехи засыпало снегом.

Возле автобусной остановки мы с Пашей прилипли друг к другу так, будто на свете больше никого нет и этот момент – последний в истории Вселенной.

Все это было бы похоже на сцену из фильма о любви, если бы не одно но. Так мы расстались.

Этот поцелуй значил для меня больше, чем все другие. Он был важнее, чем даже самый первый из поцелуев. Тогда мы стукались зубами, потому что я не прекращала улыбаться.

В этот раз мы чувствуем зубы во время поцелуя не из-за моей неопытности, а потому, что периодически прикусываем друг другу то верхнюю, то нижнюю губу. Паша обнимает меня так, что мне почти больно. И в этой страсти есть что-то дьявольское.

Вот и всё. Приехал тринадцатый автобус, и мой уже бывший молодой человек скрылся за его дверями.

Теперь я свободна. Но такая свобода ощущается как опустошение.

Я стараюсь не глядеть на автобус и начинаю идти параллельно его движению еще раньше, чем он трогается. Крупные, как крылья бабочек, хлопья снега падают на мои щеки и моментально тают, сливаясь со слезами. Я прячу лицо за объемным шарфом.

У окна опережающего меня автобуса я вижу Пашу, который смотрит на меня так, словно готов на ходу выпрыгнуть, если только двери откроются. В каждой черточке его красивого светлого лица я читаю осознание совершённой ошибки. Водитель нажимает на педаль газа.

В мою лиричную сцену плача врывается арабская музыка, под которую я исполняла свой первый номер в восточной стилистике. Это мелодия моего звонка.

– Сонь, давай я выйду на следующей остановке. Ты ведь тоже это понимаешь: мы сделали большую глупость.

Что значит «мы»? Я думала, что у нас все прекрасно. Что мы будем и дальше вместе жить, танцевать, строить семью, делать детей. Ты ни разу не видел меня лохматой или с грязными волосами, в затасканной домашней одежде или с грязью под ногтями. Ни разу не заставал ситуацию, когда дома не убрано или нечего поесть, хотя я вкалывала не меньше твоего. И что ты мне сказал после почти года отношений? Что не чувствуешь моей любви. Что наш союз себя изжил. А после долгого сложного разговора мы с тобой взяли и устроили эту сцену с последним поцелуем. Потому что что? Да господи ты боже мой!

– Паша, ты езжай, куда ехал, – отвечаю я, шмыгая носом, – у тебя там важные дела. Ты же знаешь, что я и без тебя справлюсь. Все у нас будет хорошо, даже если отдельно друг от друга.