– Не плачь, Кирюша, – стараюсь успокоить малыша, расстроенного тем, что всех забрали домой, а он один остался. Родители опаздывают, соскучился, зайка. – Ну давай, книжку почитаем, хочешь? Про машинки.
Кивает, вытирая слезы кулачком. Хлопаю по коленям, зову к себе. Садится. Ворошу светлую копну. Сопит, пока я отмечаю, что в два года у ребенка стрижка как у звезды. А на маленькой ручке детские эксклюзивные Картье. Зачем? Он же еще не знает цифры… Вчера Катюша ему в песочнице по этим часикам лопаткой треснула, так у нашей нянечки чуть инфаркт не случился, скорую вызывали. Хотели ценность убрать в сейф – отказывается, ножками топает, ревет: папа подарил. Впрочем, как сказала управляющая нашим VIP садом: у нас дети особенные, к ним и подход такой же нужен.
Отвлекаюсь от мыслей. Беру книжку, открываю. Ребенок изучает внимательно, пальцем по картинкам водит. А я все никак привыкнуть не могу, что работаю с детьми. Вспоминаю, как Рома говорил:
– Зачем тебе учиться на врача? Я тебя устрою к себе в клинику и так, если захочешь. А пока, сиди дома, сохраняй очаг. Баба должна детей рожать, а не работать с утра до ночи.
Так и повелось. Поэтому, когда в один прекрасный день Ромочка пришел и заявил:
– Элла, я решил жениться, – мое сердечко радостно забилось, пока он не продолжил: – Маша беременна. Прости. Я не могу оставить ее с ребенком.
– Орешкина?! – выдавила я, не веря собственным ушам. Моя одноклассница, медсестра в клинике Романа, увела его у меня из-под носа.
– Надеюсь, ты нас поймешь.
– И благословишь, – прошипела, собирая чемодан.
– Смотри, к-какая к-классная! – Кирюша восторженно указывает пальцем на красный ягуар, возвращая к действительности. Малыша знаю совсем недавно, говорит плохо и когда волнуется заикаться начинает. – К-классная-я-я! – Повторяет громче, а у меня по спине холодок. Покаталась я вчера… На такой же. С приключениями.
– Элла Борисовна, там вас у входа мужчины ждут, – подбегая, тараторит восемнадцатилетняя Санечка. Как и я, новенькая, няня младшей группы. От этой фразы передергивает. Элла Борисовна из меня как из коровы балерина. Мне двадцать пять, но по ее меркам я уже бабушка.
– Чего хотят? – внутри нехорошее предчувствие.
– Не знаю. Вас требуют.
– Посиди с Кириллом, гляну.
Передаю ребенка, он хнычет. Обещаю ему покататься на ягуаре, только чтобы не плакал. Успокаивается.
Выглядываю в окно и вижу: один нервно похаживает вокруг своего «Бентли», другой, скрестив на груди руки, смотрит то на часы, то на вход. Карантин, в садик не пускают даже родителей. Присматриваюсь, и сердце замирает: первый кажется смутно знакомым. Похоже, это ему я авто поцарапала у ЗАГСа и скрылась. А второй… Несостоявшийся жених, которого я от алтаря увела, у невесты украла и сбежала… оставив у него в кармане свои трусики. Мама дорогая! Оба меня нашли… Что сейчас будет?!
Парашюты, кавалеры и кожа крокодила
Некоторое время назад…
– Маша Орешкина беременна, – реву в трубку.
– И что? Будет и у тебя пузо. Успокойся, – равнодушно заявляет Милана. – Вон Анька в тридцать шесть залетела. А у Вали на работе в сорок подруга родила. Времена меняются, к тому же Ромка твой – акушер, так что без паники.
– Рома ушел. К ней, – добавляю заикаясь.
– Давай вот сюда еще стразу.
– Чего?!
– Да я на маникюре. Так что ты про Орешкину сказала? Куда Рома вышел?
Начинаю рыдать сильнее, от непонимания со стороны единственной подруги. Мать на смене в больнице, в последнее время живет на работе. И пожалеть меня некому!
– Ясно. Еду к тебе. – Слышу, как она вскакивает из-за стола, прощается с мастером и цокает каблуками по плитке. Забыла сбросить вызов, вон как торопится!
Приезжает быстро. Милана любит погонять, светофоры и знаки не для нее ставили. Я, конечно, осуждаю, но сейчас рада.
– Открывай соленые огурцы, – трясет меня за плечи и ставит на стол Хеннеси.
– С такой закуской самогон пьют, – удивляюсь.
– Больше ничего не было дома, Арсен предпочитает только дорогой коньяк. А у тебя один спирт медицинский в канистрах, руки обрабатывать. Если мы его выпьем и не умрем, то твоя мать нас сама с утра прибьет, – хлопает наращенными ресницами.
– Может, лучше тортик? – кошусь на холодильник, заполненный сладким. Заедаю горе, плюс пару кило уже наела, хотя и так не худышка. Ем и ругаю себя, сделать ничего не могу: по рукам бью, а оно само в рот запрыгивает.
– Кончай торты лопать, в дверь не влезешь! Худеть тебе надо, запустила себя! – обрубает подруга. Молча соглашаюсь. – Ну где огурцы? Будем беременность твоего бывшего отмечать солененьким.
Все смешивается: слезы, коньяк, разговоры по душам, песни, танцы… Снова слезы, коньяк. Не успеваю моргнуть, и вот уже утро за окном.
– Доброго, девочки, – мама недовольна, слышу по голосу. Глаза не открываю. Мы с Милой здорово наелись огурцов и вырубились за столом.
– Здрасьте, Инна Вадимовна, – шепчет подруга, косясь на дверь. – Пожалуй, поеду. Эля, я на связи. Не грусти.
Печально провожаю глазами Милану и вижу, как мама устало потирает виски, опираясь на кресло. Бедная женщина, несчастная. Да и я у нее непутевая.
– Рома поступил нехорошо, но это не повод так себя вести. Пора за ум взяться. На работу тебе бы устроиться, – сурово говорит. Голова трещит не от похмелья, а от ее тона. Мамуля у меня строгая, не забалуешь. Снова с ней под одной крышей долго не протяну…
