Рано утром, в полусне, перед моим мысленным взором всплыл образ. Был он прекрасным, ярким и до боли знакомым, но я все не могла припомнить, кто это? Женский образ заглядывал мне прямо в душу своими темными, глубокими, волшебными очами, и спрашивал: «Ты меня еще помнишь? Не забыла? Вспомни, ведь я была частью твоей юной жизни, частью твоей мечты и судьбы!»
Кто это, мучительно вспоминала я? И чувствовала, что когда-то, на заре юности, было это лицо для меня всем, самым главным содержанием моей распускающейся жизни. Наконец, что-то стало складываться в душе. Какие-то смутные воспоминания.
В соседском доме жил мой одноклассник, Альберт. Мне с ним были добрыми приятелями. И вот как-то он упомянул, что домой вернулась его старшая сестра, Софья. Откуда она вернулась и где до того держала путь, не объяснил.
Как-то Альберт простудился, и я пошла к нему домой, чтобы навестить заболевшего одноклассника. Дверь мне открыла неизвестная девушка. Она была очень красива – лицо бледное, округлое, глаза темные, манящие, мерцающие, стройная фигурка, словно выточенная из слоновой кости.
– Вам кого? – мелодичным голосом пропела красавица.
– Альберта! Я принесла ему домашнее задание, – осипшим от волнения голосом отвечала я.
– Заходите, – приветливо пригласила девушка.
Это была Софья. Я была очарована и околдована с первого взгляда. Софья была старше нас года на четыре. Казалось бы не так много, но она была совершенно другой, взрослой, лежала на ней печать пережитого, печать абсолютно иного, таинственного и загадочного мира. Софье было всего шестнадцать лет, когда она, юная девушка, любимица отца, неожиданно покинула родительский дом. Оказалось, что ее увел из дома зрелый, опытный мужчина, и никто не знал, где она находилась около двух лет. Ушла без всякого принуждения, последовала за ним с радостью, как будто следуя зову волшебной флейты. Родители тщательно скрывали эту позорную тайну, что их дочь стала содержанкой мужчины, который был намного старше ее, к тому же жил, мягко говоря, не следуя букве советских законов.
Когда Софья вернулась домой, то родители ее приняли, но все случившееся скрывали. А она ни в чем не раскаивалась, просто прекрасное время любви и страсти закончилось, и она вынуждена была вернуться в отчий дом. Родные дивились тому, как она за эти два года преобразилась – расцвела, налилась спелой женственностью, была модно одета. Она ни о чем не рассказывала и, казалось, что и теперь все время чего-то ждала, по-видимому, звука волшебной флейты, который снова позовет ее в волшебную даль.
Времена тогда были строгие, пуританские, все были под контролем. Мы, комсомолки и комсомольцы, должны были думать в первую очередь о хорошей учебе и трудовых подвигах, ну, а в будущем, о строительстве советской семьи – ячейки коммунистического общества. Любовь, конечно, признавалась, ну, а страсть считалась чувством темным, упадническим, паразитическим, буржуазным. Наши мамы, наши учителя, да и почти все женщины в нашем окружении были совсем не такими, как Софья. Или же измученными работницами, или же, если повезло, то усталыми домохозяйками, которые плелись из магазина в полными сумками, а потом целый день бегали дома между кухней и детской.
