— Отдаем девицу на откуп хозяину вулкана... — в который
уж раз повторил жрец, а я тихонько вздохнула.
Поскорее бы все закончилось. Колени замерзли и болели — в
них каменное крошево впилось, а злой горный ветер до костей прохватывал. Не
помогал и пунцовевший рядом костер, словно без него хозяин вулкана не смог бы разобраться,
что жертва ему предназначена.
Едкий дым, от костра идущий, щекотал горло, но я, хоть и едва
с подступающим кашлем боролась, голову держала прямо. Знала, что на меня
множество глаз обращено. Знала, что многие в моем мужестве свое черпают.
— Ишь ты, будто каменная, — шепнула тетушка Ирда, да
получилось громко. На нее тотчас зашикали.
— Прими же эту невинную деву! — продолжал надрывно
взывать жрец, вторя горному ветру.
Тут я, не сдержавшись, невесело усмехнулась. Уж какой, а
невинной-то после нескольких лет замужества я точно не была, но ведь хозяину
вулкана все едино.
— И оставь в покое мирный народ Ильштара до следующей
жатвы!
Слишком глубоко вдохнула холодный злой ветер и закашлялась.
Горло острой болью обожгло, а в груди разлился тяжелый жар.
— Мелисса, выпей вот. — Лекарь Ульх тут как тут. Склонился
надо мной, участливо в лицо глянул да склянку с зеленоватой микстурой в руки
вложил. Сколько я ее выпила с начала своей болезни — не счесть...
Послушно поднесла к губам пахнущую терпкими травами
жидкость и глотнула. Знакомый паточный вкус горло
защекотал, тошнота вмиг подступила. Пришлось глубоко вдохнуть, чтоб унять ее.
— Благодарю, — кашлянула. Постеснялась сказать, что
микстуры мне теперь не помогут.
— Возьми, — лекарь уж в руку вкладывал еще один бутылек, —
поможет продержаться до... Сама ведь понимаешь, — виновато моргнул.
Кивнула, пузырек приняла и спрятала в карман плаща, чьи
полы, будто крылья, на горном ветру хлопали. Вот бы улететь отсюда, стать
свободной и легкой, как птица перелетная…
Качнула головой, дивясь собственным нелепым мыслям. Моя
судьба предрешена. Сама ведь пойти к хозяину вулкана согласилась. Никто не
неволил. Отныне я его невеста. Добровольная жертва. Залог спокойной жизни
соплеменников.
Жрец в огонь еще один пучок сухих трав подбросил, и пламя
вверх взвилось, к темному небосводу, на котором щедрая рука матери-ночи
разбросала россыпь ярких, далеких звезд.
— Ответь же, хозяин вулкана, примешь ли эту деву? По
нраву ль тебе невеста? — вопрошал жрец, обходя костер кругом.
Замерла.
А ну как откажется, что тогда?..
Стало так тихо, словно кто-то невидимый весь мир ладонью накрыл.
А через миг пламя зашипело, протянуло ко мне свои огненные руки, обхватило все
тело, но не обожгло, а будто жарким поцелуем одарило. А еще через мгновение схлынуло
и погасло, как ничего и не было. Даже испугаться не успела. Помстилось, лицо чье-то
мелькнуло в огненных языках, да рассмотреть его толком не успела.
— Принял, принял! — из-за спины многоголосое и радостное неслось.
И было чему радоваться. Откупилось в этот раз наше селение от чудовища из-под
горы.
— Встань же, дева, и ступай к хозяину вулкана! Будь ему
покорной невестой! — велел жрец, вскидывая руки в направлении расселины, что
черным изломом темнела в пяти шагах.
Жрец так и замер, указывая путь, хотя и без него ясно
было, куда идти следует. Сколько девиц до меня прошли этой дорогой и сколько
еще пройдут после…
Поднялась, обернулась и обвела взглядом белеющие в
полумраке лица. Все они: соседи, друзья, знакомцы, те, с кем виделась каждый
день, с кем росла и делилась радостями и горестями, кому караваи свадебные пекла
да калачи сахарные продавала, — провожали меня. Был тут и из соседних селений
люд. Кто-то слезы украдкой вытирал, кто-то озирался испуганно, а иные пришли из
любопытства. Девчушки к старшим жались. Пройдет время — и одна из них окажется
на моем месте. Раз в пятилетие хозяин вулкана себе невесту требует из окрестных
долин. В этот год нашего селения очередь подошла.
Сердце царапнула острая боль, будто кто когтем провел: не
было среди провожающих Аланы, моей подруги любимой. Но тотчас укорила себя.
Алана от горя слегла и молила простить, что не сможет в последний путь меня
проводить. Говорила, не в силах видеть, как к чудовищу добровольно ухожу. И
хотя попрощались мы еще вчера, сейчас одно только присутствие подруги помогло
бы унять дрожь в теле.
Матушка и батюшка Аланы чуть впереди остальных стояли. Деян,
староста селения, за плечи плачущую супругу обнимал. Поймал мой взгляд, решительно
кивнул. Отчего-то именно это и придало нужных сил.
Запахнулась в плащ и больше не оглядывалась — что толку
душу растравлять, — прошла к расселине. Сделала шаг, ступила в жаркое и темное
нутро пещеры.
Шум ветра, факелов потрескивание, перекликающиеся голоса —
все смолкло, стоило под каменным сводом оказаться. Кашлянула, но вперед покамест
не осмелилась двинуться. Ждала, когда глаза к мраку привыкнут. Темно было,
словно в могиле. А ведь могилой мне эта гора и станет.
— Давай, девица, того-самого, дальше проходи, на пороге не
стой, — ворчливо из тьмы позвали. — Я сквозняки не жалую.
Вздрогнула, но не отступила. Нет для меня теперь пути
обратно. В тиши пещеры помстилось, что слышу потрескивание. С таким звуком
обычно поленья в очаге горят.
