– Сначала я называла его Малыш, потом – Топтыжка, а сейчас – Пушистик, – сказала Аня и скорчила довольную гримасу. – Он еще немножко подрастет, и я брошу его в медвежью яму.
Она хотела пояснить про яму маленькой Миле, но та ее опередила.
– Плохих медведей всех туда бросают, – сообщила Мила из-под своего огромного голубого, в розовую крапинку банта, – а потом из них делают вещи.
Ане оставалось только кивнуть.
– А из хороших что делают? – спросила Мила, разглядывая игрушечного медвежонка с черными глазками-полумесяцами. Краска с них местами уже слезла, и девочка протянула палец, чтобы коснуться проглядывающих металлических язвочек.
– Из хороших ничего не делают, они…
– У нас в соседнем доме живет медведь! – вдруг выпалила Мила и аж засияла от гордости.
– Вот и нет!
– Вот и да!
– Врешь! – от обиды Аня даже притопнула ногой. – Медведям нельзя жить с людьми.
– Этому можно, – заныла Мила, – он по радио говорит.
– Медведи не говорят по радио.
– А вот и говорят, мы с мамой его слушаем!
Ане не нравилась эта маленькая Мила с ее плаксивым голосом и пузырящимся бантом. Задавака-Мила, которая все знает про медведей. Аня отвернулась и стала баюкать Пушистика, напевая: «Люли-люли, стояла…»
– Его потом тоже в медвежью яму бросят? – примирительно спросила Мила, трогая Анино плечо.
– Бросят, – подтвердила Аня. – Папа говорит, Старосте давно надо всех медведей туда свалить.
– Давай Пушистика сейчас бросим?
– Ты что, глупая? – фыркнула Аня. – Сейчас нельзя, он же маленький. Вот подрастет, и я его на день рождения Старосты брошу.
– А-а, – протянула Мила, – нас на день рождения будут в часовые принимать.
– А нас уже в прошлом году приняли, – прищурив глаза, заявила Аня и показала Миле язык.
Утро началось на двадцать минут раньше обычного. Сергей долго скреб дверь, но в какой-то момент, отчаявшись, начал возмущенно повякивать. Похоже, его чувство голода отказалось перейти на зимнее время. Герман разлепил веки, послушал заунывные призывы кота и со вздохом сел на кровати. За окном еще темно. То есть уже темно. Пора бы и привыкнуть на самом деле – все же третий месяц работы пошел.
Он открыл дверь и впустил перса, который тут же принялся вертеться около ног и не давать поймать тапки. Кое-как одевшись, Герман отогнал кота вглубь комнаты и отправился на кухню. Заглянув в холодильник, вытащил бутылку воды и сделал два больших глотка. Горло засаднило, но ясности в голове так и не образовалось. Герман отдернул занавеску и выглянул в окно: снега пока не было, но народ обрядился в шапки или, по крайней мере, обернулся шарфами. Еще неделя – и точно придется доставать зимнюю куртку.
Он щелкнул кнопкой маленького телевизора, посмотрел, сколько времени на «Втором» и, убрав звук, переключился на развлекательный. Пока готовил омлет с колбасой и наливал кофе, по экрану прыгали, заслоняя друг друга, оранжевые, желтые и бирюзовые картинки – шел какой-то сериал.
Снова возник Сергей и начал не только мякать, но и требовательно цеплять когтями Германову ногу. Герман отрезал ему два ломтя колбасы толщиной в сантиметр и бросил рядом с миской. Кот их внимательно обнюхал, но есть не стал, он продолжил ходить за хозяином, ожидая, не перепадет ли что еще.
Опять переключившись на «Второй», Герман сверился с часами и пошел собираться: до работы сорок пять минут, но если идти пешком, это не так и много.
Улица моментально заставила пожалеть, что теплый шарф остался в прихожей: по проспекту Энтузиастов ползал мерзкий холодный хиус, забиравшийся не только под куртку, но и под форменный джемпер. Герман посильнее натянул вязаную шапочку, а через двадцать шагов еще и набросил капюшон. У дверей Репродуктора он долго не мог выудить из внутреннего кармана пропуск, и толстенький усатый охранник – из бывших ментов – очень по этому поводу веселился. Он настолько откровенно скалился, что Герману захотелось перегнуться через турникет и съездить гаду замерзшей перчаткой по зубам. Сдержался. Все время сдерживаешься, заклинаешь себя: еще пара недель. Пара недель, и ничего этого не будет. Вспыхнет все, как зеленый огонь на Трансформаторных полях, и так же истает. Хочешь запомнить этого конкретного, что ли? Да брось, в самом деле.
В коридорах «Позывного» уже никого не было, дневная смена разошлась по домам, переход в печатный корпус закрыли на засов. Только из вечерней студии слышались голоса, но это как раз нормально, у них еще почти четыре часа вещания.
Герман обошел студии, открывая каждую своими ключами, записал в журнале, что по состоянию на 18:30 «выключенное оборудование обесточено, ЦРУ функционирует во 2-м режиме». Аббревиатура, конечно, козырная. Говорят, когда первый отчет с такой подписью и печатью лег на стол в Старостате, был большой скандал. С тех пор во всех официальных документах сокращения не допускаются, пишут как есть: «Центральный радиоузел». Но для внутреннего пользования ЦРУ так и остался ЦРУ.
Заперев вторую монтажку, Герман свернул в буфет – набрать из титана кипятка для кофе. Двери оказались открыты: тускло горели лампы над выгородкой персонала, кроме того, освещен был и один из дальних столиков. Именно за ним, опершись на одну лапу, а второй водя по разложенным листам бумаги, сидел медведь.
