Я живописал правду.
Джузеппе Джоакино Белли
Не может без причины произнестись слово, и везде может зарониться искра правды.
Николай Васильевич Гоголь
В апреле 1838 года Гоголь писал из Рима М.П. Балабиной: «…вам, верно, не случалось читать сонетов нынешнего римского поэта Belli, которые, впрочем, нужно слышать, когда он сам читает. В них, в этих сонетах, столько соли и столько остроты, совершенно неожиданной, и так верно отражается в них жизнь нынешних транстеверян, что вы будете смеяться, и это тяжелое облако, которое налетает на вашу голову, слетит прочь вместе с докучливой и несносной вашей головной болью. Они писаны in lingua romanesca[1], они не напечатаны, но я вам их после пришлю».
А 23 июня 1839 года, сразу по возвращении из Италии, французский критик Шарль Огюстен Сент-Бёв (1804–1869) рассказывал в письме другу: «Есть в Риме поэт (и я сожалею, что не встретил его), причем поэт истинный, как говорили мне люди сведущие. Его имя Белли, он пишет сонеты на транстеверинском наречии[2], сонеты, которые образуют последовательный ряд и составляют единую поэму. Он оригинален, остроумен по всеобщему мнению, особенно же – в глазах художника; похоже, это действительно большой поэт, чьи стихи вобрали в себя жизнь Рима; он не печатается, его вещи остаются в рукописи и почти совершенно не имеют распространения…»
Кого под сведущими людьми подразумевал француз, он уточнил в «Путевом дневнике»: «Невероятно! Большой поэт в Риме, поэт оригинальный. Его имя Белли (или Бели). Гоголь знает его и подробно мне о нем говорил».
Поводом для Сент-Бёва вспомнить этот разговор станет в 1845 году его рецензия на французское издание повестей Гоголя. Повторив почти дословно соответствующее место из письма другу, Сент Бёв добавит к ней несколько слов об исключительности роли Гоголя как первооткрывателя: «Господин Гоголь сказал мне, что нашел в Риме истинного поэта, поэта народного, по имени Белли, который <…> остался совершенно неизвестен нашим путешественникам».
Двадцать лет спустя, 7 сентября 1859, года поэт, открытый Гоголем, писал своей невестке Кристине: «Моя дорогая Кристина!
В 1791 году родился Джузеппе Джоакино Белли, сентября седьмого дня, в 18 часов (как в те времена принято было говорить), или, как говорится нынче, под вечер. Из этого всего следует, что Синьору Джузеппе Джоакино Белли (буде он еще жив, в чем я не уверен) в эту самую минуту исполнилось шесьдесят восемь лет и для него начался шесьдесят девятый год жизни. Тем временем Тибр течет и всегда будет течь, как если бы Синьор Джузеппе Джоакино Белли никогда не появлялся на свет».
На материальное положение родители Джузеппе Франческо Антонио Марии Джоакино Раймондо (под таким именем будущего поэта крестили 12 сентября 1791 года в римской базилике Сан Лоренцо ин Дамазо) пожаловаться не могли: отец, Гауденцио Белли, был счетоводом и вел финансовые дела состоятельных особ, мать, Луиджа Мацио, происходила из зажиточной неаполитанской семьи. Свидетельствами о детстве, отрочестве и юности будущего поэта исследователи его жизни и творчества обязаны, в первую очередь, ему самому: предположительно в 1811 году Белли адресует одному из ближайших друзей, Филиппо Риччи, оставшийся неотправленным рассказ-исповедь «Моя жизнь». В правдивости этого документа, обрывающегося на полуслове при описании жизненных событий 1808 года, не позволяют усомниться уже первые строчки: «…если я покажу, каким был, когда мне удавалось заслужить похвалы, то не утаю от тебя случаев, в которых сознавал, что заслуживаю хулы. <…> Итак, приготовься узнать того, кого до сих пор знал лишь по имени, но будь готов и расстроиться, читая, какие огорчения выпали на его долю».
Виновником первых, детских, огорчений был отец. «Я никогда не видел, чтобы он улыбнулся мне, он редко бывал доволен мною и ему ничего не стоило оскорбить мое самолюбие, являвшееся моим слабым местом», вспоминает Джузеппе в «Моей жизни». После смерти отца 25 марта 1802 года семья оказалась в бедственном положении, поскольку от состояния матери давно уже ничего не осталось. Убитая горем мать была на грани помешательства. Именно тогда Джузеппе, по его собственному признанию, почувствовал себя «человеком, которому суждено много страдать».
Повторное замужество матери в 1806 году, о котором автор «Моей жизни» умалчивает (по-видимому, осуждая ее) приносит в дом забытый достаток. Джузеппе, старшему из троих детей, не нужно отказываться от учебы и искать работу.
Свое первое стихотворение, «Деревня», Белли пишет в четырнадцать лет. По идиллическим октавам «Деревни», выдающим в авторе подражателя худшим аркадским традициям, порхают, под шепот ветерка и звуки пасторальных напевов, светлячки, а одно из преимуществ сельской жизни перед городской видится начинающему сочинителю в простой бедной еде, политой потом. Следующим стихотворением Белли считается сонет о бренности земных благ «На могиле монарха» – опус, на котором сам автор начертает со временем беспощадный приговор: «Гадость, написанная ребенком».
Вкус к поэзии оказывается устойчивым, но все, что пишет Белли, продолжает оставаться не более чем искусным подражанием известным образцам, и даже когда юный автор, имеющий для этого все основания, жалуется в стихах на судьбу, возникает ощущение, что он поет с чужого голоса. Между тем, чтобы следовать чьим-то образцам, необходимо хорошее знание этих образцов, и такое знание Белли дали книги, прочитанные в дошкольном возрасте, и продолжает давать старательная учеба в иезуитском университете Колледжо Романо. В университете есть собственный музей естественной истории, физический кабинет, обсерватория, не говоря уже о богатейшей библиотеке, насчитывающей около восьмидесяти тысяч томов. Учебная программа включает в себя научные доклады школяров, развивающие самостоятельное мышление.
