Полная луна светила так ярко, что муравьи видны были на лесной тропинке. Серебряные ветви дубов бросали на траву черную тень, а там, где листва была реже, дымчатые столбы лучей тянулись к земле.
Возле сторожки лесничего, срубленной из толстых бревен, остановилась невзрачная лошаденка. Сухенький старичок неловко сполз с седла и, сильно припадая на одну ногу, проковылял к окну. Он постучал по доске, которой изнутри было закрыто окно, и к щелке тотчас же прильнул недоверчивый глаз.
– Открой, добрый человек, – тихо сказал поздний гость. – Я совсем заплутался у вас в лесу.
Полоска красного света брызнула в щель, погасла, вспыхнула снова: хозяин сторожки вздул огонь.
– Кого еще там принесло? – раздался неприветливый голос.
Старичок уткнулся бородкой в окно и громко закричал:
– Башмачник я, в Ноттингем еду за кожей, на ярмарку! Пусти переночевать, хозяин!
Загремел засов.
Тяжелая дверь отворилась, и в лунном свете блеснуло лезвие ирландского ножа. Черный Билль, лесничий королевских лесов, встретил позднего гостя на пороге.
– Ты один? – спросил лесничий, вглядываясь в тень за спиной старика.
– Как Адам, когда еще не было Евы, – повеселевшим голосом ответил старичок. – Впрочем, есть при мне кости святого Гуга.
Он вошел в сторожку, ведя за собой лошадь. Поставив лошадь в тот угол, где гремел о кормушку цепью жеребец лесничего, старичок скинул с плеча небольшую кожаную сумку.
Черный Билль, угрюмо насупившись, разглядывал гостя.
– А что у тебя в сумке, башмачник?
Старичок развязал котомку и поднес к носу лесничего десяток ножей, шильев и сверл. Лукаво ухмыляясь в седую бороденку, он заговорил быстро-быстро, так что Черный Билль не мог вставить ни словечка:
– Великое дело – мощи святого Гуга! Святой Гуг ведь тоже был бродячий башмачник, вроде меня. А когда накинули ему на шею петлю за то, что он полюбил прекрасную Финифред, он воскликнул в великом горе: «Слушайте, все башмачники, какие есть на божьей земле! Мне нечего вам завещать. Жизнь у меня отнимает палач, мясо мое склюют жадные птицы. Я оставлю вам свои кости, пусть они принесут вам счастье». Нацеди мне кружку эля, хозяин, дай промочить горло с дороги. Хорош, хорош у тебя эль, лесник! Вот шли мимо виселицы веселые башмачники, слышат – стучат на ветру белые кости святого Гуга. «Глядите, – говорит один, – вот кости, что завещал нам святой!» – «А на что живому нужны мертвые кости?» – спрашивает другой. «Как на что? В этих костях такая же сила, как в мозгу бобра или в языке лягушки. Потому что, если ты высушишь мозг бобра, растолчешь в порошок и добавишь сычуга, который хозяйки кладут в сыр, и этой мазью натрешь порог, ни один вор не войдет в твой дом. А язык лягушки имеет такую силу, что если положишь его на грудь спящего, то спящий ответит тебе на всякий вопрос и расскажет, что будет завтра и через десять лет. А если лист чернобыльника положишь в башмак – хоть сорок миль пройди, не устанешь. А если кости святого Гуга башмачник положит в сумку…»
– Да постой, не тараторь, старик! – перебил гостя Черный Билль. – Никто не поверит тебе, что ты башмачник. Зачем башмачнику сверла? Уж больно знакома мне твоя борода. Не хромой ли ты стрельник из Трента? Как, и колчан у тебя при седле?
– А хоть бы и так, – не моргнув глазом, ответил старик. – Если мощи святого Гуга помогают башмачнику, почему бы им не сослужить службу доброму стрельнику?
– Какой же ветер занес тебя сюда, старик?
– Уж ты-то знаешь какой, – подмигнул гость. – Тот самый ветер, который тридцать лет не дает мне покою и таскает, как палый лист, по всему северному краю. Слыхать, шериф в Ноттингеме объявил состязание лучников в День святого Петра? Значит, смекаю я, кому-нибудь да понадобятся меткие стрелы.
– А давно, однако, не видно тебя в наших лесах, – заметил лесничий, подливая старику темного эля.
– Да мало ли в Англии городов и сел! Рук-то у меня, на беду, только две. Трудно стало мне таскать по дорогам свои старые кости, а хороший стрелок всегда отыщет хромого из Трента. Только третьего дня приходили ко мне в Донкастер здешние молодцы. Говорят, красного зверя в Шервуде много, да шерифовы заставы караулят у каждого пня.
Черный Билль нахмурился.
– Смотри, старик, не сносить тебе головы! Я давно примечаю, у разбойников стрелы твоей работы.
– Ремесло наше такое. Разве ткач виноват, если веселые молодцы ходят в сукнах его работы? Были бы стрелы чисто сделаны, а чья рука их спустит с тетивы и в какую мишень, это дело не наше. Погляди, видал ты такие стрелы?
Стрельник прохромал к своей лошади, отвязал от седла объемистый кожаный колчан и положил его на стол перед лесничим.
– Вот на этих широких боевых – настоящие фландрские наконечники. Вот «игла» – по мелкой дичи. Вот винтовая – для сильного ветра, – приговаривал мастер, бережно вытаскивая из колчана свои изделия. – Перья на ней заправлены наискось одно к другому, чтобы она вертелась на лету. Эта красная, с павлиньим пером, – для ветра с правой руки, а эта – для ветра с левой. Короткая – для дальнобойного лука, а эти, в ярд, – для шестифутового…
