В глухой деревеньке Роселки, затерянной среди гор и туманов, всё всегда шло своим чередом. Жизнь там была тиха и неспешна: по утрам по улицам гулял аромат свежего хлеба, в избах пахло смолой и кедром, по вечерам в деревне пели песни, а ветер превращал их в эхо и разносил далеко-далеко, по всей округе. Но вот однажды случилось в Роселках нечто, чего никто прежде не видывал.
Солнце только поднималось над лесом, нежное и заспанное, а первые лучи золотили дороги и крыши изб. Старик Яков, по обыкновению, направлялся доить свою козу, как вдруг остановился как вкопанный, взгляд его застыл, а ноги к земле приросли. Прямо посреди деревенской площади, где вчера ещё детвора бегала и гуси бродили, лежало нечто чудное. Перо! Да не простое – белое, как первый снег, переливающееся светом, словно искры звёзд вплелись в его лёгкие, тонкие линии. Перо это было столь огромно, что длиной своей превосходило даже коня с телегой. Оно лежало посреди площади, словно само решило отдохнуть, укрывшись рассветными тенями. Яков так широко раскрыл от удивления рот, что выронил свою трубку, и та упала на землю с глухим стуком.
– Господи, да это ж знак небесный! – пробормотал он, перекрестившись.
Старуха Марта прикрыла плечи потёртой шалью и тяжело вздохнула:
– Знак-то оно знак, а вот на добро али на зло? Небо нам что-то сказать хочет.
Скоро вокруг диковинного пера собрались все деревенские, от мала до велика.
– А может, это дар? – возразила кузнецова дочь Зоя, глаза у девушки горели озорством.
– Дар? Да это беда неминучая, – проворчал старик Григор, известный своим хмурым нравом. – Откуда тут добру взяться? Это ж какое чудище с таким пером по земле ходит?
– Говорят, что русалки волосы свои перьями чешут! – с серьезным видом подметила Апполинария, кузнецова жена. – Вдруг русалка и обронила.
– Известно, что русалки перья себе разноцветные выбирают, как у птиц заморских, зеленые, желтые да фиолетовые. Тут не русалка. – прокашлялась Марта и еще плотнее закуталась в шаль.
– Жар-птицы в наших краях водились, поговаривают, что если одна из них перо и скинула? – Старик Яков пришел наконец в себя, но от пера решил держаться на приличном расстоянии.
– Так на то она и жар-птица, что огнем пылает, а сама не горит, и перья у нее, значатся, огненные, а это белое, как душа младенца. – Покачала головой Апполинария.
Слух о находке быстро разнёсся, и вскоре каждый в деревне предлагал свою версию, но ни одна не была достаточно хороша.
Прозвали жители Роселки перо это Великим пером, и стало оно главной забавой на деревне. Влюбленные назначили у пера свидания, когда темнело. Ребятня гоняла вокруг пера в салки. Мужики все пытались его измерить да постоянно сбивались со счета.
А однажды случилась гроза звонкая и страшная, и так люди за судьбу пера перепугались, что смастерили на скорую руку шесты и веревками перевязали и натянули над Великим пером купол. А чтобы хватило материи на купол, пришлось бабкам с каждой избы скатерти собирать да сшивать вместе. Пролилась гроза ливнем немыслимым, молнии сверкали, гром грохотал. А с пером, ко всеобщему удивлению, ничего к утру не приключилось, не шелохнулось даже, ни росиночки на нем не осело.
Стала забота о пере жителей Роселки тяготить. Собрали они совет и принялись решать, как дальше с пером быть. Одни предлагали построить вокруг пера дом, благоустроить и хранить его там. Другие – отвезти в столицу и продать за большие деньги царю, а третьи – сжечь и забыть как сон дурной.
– Дар это! – кричали одни.
– Проклятие, а не дар! – кричали им в ответ.
– А что если не дар это и не проклятие, а пропажа? – робко пробормотал Юрка, местный юноша.
Все голоса замолкли, и люди, как одно, уставились на Юрку.
– Вдруг это перо и не нам вовсе: летел кто-то большой и перо обронил, а теперь ищет всюду. – добавил Юрка и покраснел пуще свеклы.
На том совет и прекратился, страшно всем стало, и каждый поспешил скорее в свой дом, поближе к теплой печке.
Прошло несколько недель, и вот в безмолвную ночь, когда луна висела высоко в небе, раздался звук диковинный. То был глубокий, мелодичный гул, словно сама земля вздохнула. Деревенские высыпали из домов, и все ахнули. Над горами, словно птица, но куда больше и прекраснее, парило существо. Его крылья простирались так широко, что скрывали половину звёздного неба. Оно спустилось к площади, легко и плавно, как снег ложится на землю. Его облик невозможно было описать словами, как невозможно удержать ветер в ладонях. Оно не принадлежало ни зверям, ни птицам, ни людям, а соединяло в себе черты всех трёх, а тело его сияло мягким светом. На плечах существа расправлялись шесть огромных крыльев, каждая пара совершенно непохожа на другую. Верхние были прозрачны, как утренний туман, и переливались всеми цветами радуги. Средние крылья походили на крылья орла – сильные, с золотыми перьями, словно коваными из солнечного металла. Нижние же были лёгкими и пушистыми, как у лебедя, ослепительно белыми. Но самое странное и загадочное – это глаза. Их было множество, и они находились всюду: на крыльях, на руках, на груди существа. Глаза эти казались живыми, мудрыми, смотрели, казалось, сразу во все стороны, словно читали саму душу каждого, кто стоял на площади. Одни глаза горели, как пламя, другие напоминали глубокие омуты. Лицо существа оставалось скрытым за светом, который был слишком ярок для глаз смертных, но в его облике не было ни угрозы, ни гнева. От него исходил покой и величие, как от песен, что звучат в древних храмах.
