Титан Прометей вылепил людей
из грязи земной, вдохнул в них
жизнь и пустил по свету.
Он дал им огонь и знания…
Древнегреческий миф.
1.
10 час. 12 мин.
…испытатель Дрей «провалился» во «временной разлом». Попытки выключить хроноскаф, чтобы он вышел в обычный режим, ни к чему не привели. Хроноскаф самостоятельно перешёл в автономный режим.
Готовится дублирующий хроноскаф с испытателем Кедриным…
(Из журнала испытаний)
Во время испытаний дублёру почти нечего делать. Обычно работает только пульт хрона (так неофициально называют хроноскаф), повторяя всю рабочую программу основного аппарата. А дублёр сидит и скучает, или дремлет в кресле, или читает, как это обычно делаю я. Но это в зависимости от настроения.
Я в очередной раз попал дублёром в паре с Дреем. Вообще, когда идёт подготовка к испытанию, то дублёр втайне надеется, что с основным испытателем что-нибудь случится: насморк подхватит или голова заболит. Конечно, он ни в коем случае этого ему не желает. Просто от доброй зависти так думает. Вдруг у основного давление поднимется от предстартового волнения, а дублёр тут как тут. У него давление не поднимется, поскольку он знает, что не пойдёт во времени, поэтому и не волнуется. А когда уже старт дан, там не до измерения давления. Каждый опыт, каждое испытание – это не только проверка качества хроноскафа, его работоспособности, но так же и проверка человека, сидящего в кресле аппарата. А какой настоящий испытатель откажется проверить себя на прочность, как физическую, так и моральную? Любой, конечно, захочет…
Но когда идёшь в паре с Дреем, то рассчитывать на замену бесполезно. Он самый опытный из всех испытателей. Был среди первых, которых в Институте Времени осталось работать всего пятеро. Четверо перестали ходить во времени, работают кто в охране, кто завхозом. А Дрей ещё ходит. Здоровье у него железное, и мужчина видный. Ростом метра два, плечищи – во! Ручищи тоже. Лицо приятное: открытое, доброе. Волосы светлые, глаза синие. Губы твёрдо сжатые. Характерная у него привычка: когда разговаривает с кем-либо, то смотрит, не мигая, в глаза собеседнику. Я часто, по службе, с ним разговаривал, и ощущение от этого взгляда оставалось довольно-таки неприятное. Будто рентгеном просвечивает.
Говорят, что он начинал всю хронофизику вместе с Новиковым, который сейчас является руководителем всего института. А потом чего-то они повздорили, и вот теперь один академик, а другой испытатель. Правда, Новиков, хотя и академик, но какой-то не такой… Трудно объяснить, какой… Скрытный, что ли? Нет. Себе на уме – вот это лучше подходит. А Дрея за версту видно, что свой парень. С таким в разведку не страшно идти, как когда-то фронтовики говорили. В беде не бросит.
Кстати, когда эти хроны, что мы обкатываем, отдадут учёным-историкам в пользование, то поставят ещё кресло, чтобы двое ходили. Так сказать – рулевой и пассажир-историк. Только для этого, естественно, аппаратам придётся мощности добавить, чтобы двоих перемещать во времени.
Ну вот, сижу я, значит, в своём дублирующем хроне, думы думаю и на пульт смотрю, на котором индикаторы светятся да перемигиваются. Дрей где-то в межвременном пространстве летает, а может быть, и нет. А всё потому, что многие не могут представить себе, что такое время, межвременное пространство, хроносдвиги и хроновихри, и многое другое, что связано со временем. Эти термины, как мне кажется, придуманы учёными для того, чтобы было легче ориентироваться в тех непонятных явлениях, которые появились после проникновения в межвременное пространство
Когда знакомые, которых давно не видел, спрашивают при встрече: «Где работаешь?» и слышат об Институте Времени, да ещё то, что работаю испытателем, то начинают говорить о романтике этой профессии. Я сам три раза ходил во времени и честно скажу, что романтики никакой нет. Время – это такое… Даже сразу и не выразишь. Слов не хватит. Вообщем, как сказал академик Новиков: «Время – это икс неизвестных в иксовой степени». Кто грамотный – тот поймёт. Для меня же время представляется рекой без берегов, без конца и без начала. И все мы плывём в ней по течению. Сейчас же, на испытаниях, пытаемся грести против, но что-то плохо получается…
Когда идёшь во времени, то ничего особенного не испытываешь. Разве что весь липкий становишься от собственного пота. Стенки хроноскафа бронированные, непрозрачные, окошек и иллюминаторов нет. Только на обзорных экранах видишь, что снаружи творится. И вот, сколько ходил в межвременье – ничего особенного. Лабораторный зал, где хроноскафы стоят, видно, и люди все тут, никуда не исчезают. Лишь странно замирают и не шевелятся. Словно статуи, но не из бронзы или мрамора, а живые и неподвижные, лишь глаза и кожа на лицах блестят. Всё это немного пугает. Правда, один раз все экраны какой-то серой пеленой затянуло, словно туманом, а в нём огоньки блуждали. Но мне потом сказали, что это аппаратура не так работала, как надо. Но я сразу понял: сами ничего не знают и меня решили успокоить, чтобы не боялся во времени ходить. А чего мне бояться? Это чувство у меня появляется в тот момент, когда на экранах люди-статуи оживают, а руководитель испытаний в микрофон орёт, что опыт окончен. И только тогда выползаешь из капсулы на ватных ногах. Раньше, самых первых, овациями встречали и цветами, а сейчас нет. Обычная работа. Опасная и нервная.
