Тесное помещение каменного подвала, освещённое единственной тусклой лампочкой, производило гнетущее впечатление. И это впечатление только усугублялось брызгами крови на выщербленных пулями стенах, пороховым дымом, сизыми пластами плававшим в воздухе – и трупами, старым тряпьём лежавшими у дальней стены. Эхо недавних выстрелов, казалось, до сих пор летало под мрачными, давящими на голову и разум сводами, и шум работающего на улице, у входа в дом, автомобиля был не в силах заглушить его.
– Жива! – резанув по натянутым нервам казацкой шашкой, внезапно раздался женский крик, заставивший вздрогнуть всех присутствующих – за исключением, естественно, мёртвых. – Жива! Господь оборонил меня! Жива!
Яков Михайлович Юровский, комендант дома особого назначения – бывшего дома купца Ипатьева – поймал на себе несколько вопросительных взглядов красноармейцев и молча кивнул. Лязгнул затвор винтовки, но вместо выстрела раздался сухой щелчок – все патроны, до единого, были уже израсходованы. Выругавшись сквозь стиснутые зубы, красноармеец Нетребин взял винтовку наперевес и, подойдя к поднявшейся на ноги горничной, всё ещё сжимавшей в руках спасшую её подушку, вонзил ей в живот штык. Женщина пронзительно завизжала. Сплюнув, к Нетребину подошёл Кабанов и, примерившись, ударил горничную своим штыком в грудь. Ойкнув, Анна Демидова умолкла и, широко открытыми глазами посмотрев на убивавших её мужчин, словно всё ещё не могла поверить в происходящее, обмякла. Красноармейцы одновременно выдернули поддерживающие её тело штыки, и женщина мешком повалилась на пол. В ту же секунду тихо застонал раненный царевич Алексей.
– Да что ж это такое! – в сердцах воскликнул Юровский и, стремительно приблизившись, выпустил в голову мальчика три оставшиеся в его маузере патрона. Алексей медленно сполз со стула к ногам мёртвого отца.
– Осмотрите остальных! – не оборачиваясь, глухо приказал Юровский. Вперёд из ряда расстрельной команды выдвинулись Ермаков и Медведев – представители Красной Армии, в чьи обязанности и входило удостовериться в смерти всех членов царской семьи. Переходя от тела к телу, они ненадолго склонялись над ними, щупали пульс, проверяли дыхание и зрачки и шли дальше. Рядовые, утратив интерес к происходящему, закурили, двое из них, раненые отрекошетировавшими от стен пулями – одному зацепило шею, другому прострелило ладонь, – отправились наверх. Юровский статуей застыл над царевичем, всё ещё сжимая свой маузер, и взгляд его, туманный и отрешённый, блуждал где-то далеко от этого страшного места.
Быстро разобравшись с прислугой и царской четой, Ермаков и Медведев перешли к их дочерям. «Господи, прости нас, грешных», – мысленно перекрестился Ермаков, опускаясь к распростёртой на полу Анастасии. На груди княжны виднелось пулевое отверстие, вокруг которого по ситцу белого платья расплывалось кровавое пятно. «Ей же и шестнадцати, поди, нет! Как моей Алёнке…» Словно услышав его мысли о дочери, Анастасия открыла глаза.
– Спа… сите, – еле слышно прошептала она. – Ради… Христа… Я… не хочу… умирать.
Её рука медленно, преодолевая непомерную слабость, приподнялась и скользнула за залитый кровью корсаж платья. Через мгновение девушка извлекла из-под него золотую цепочку с рубином, расколотым попавшей в него пулей пополам.
– Возь… мите, – вкладывая эти обломки в ладонь оцепеневшего Ермакова, просипела Анастасия. – Это всё, что… у меня есть…
В её глазах блеснула слеза, и девушка, вздохнув, потеряла сознание.
– Жива, что ли? – заметив заминку Ермакова, спросил Медведев, возвращая его к реальности.
– Вроде… да, – нехотя отозвался Ермаков и встал, незаметно сунув рубиновую брошь в карман галифе.
– Эта тоже, – кивнул на распростёртую у его ног Татьяну, вторую дочь царя, Медведев. И, подняв свой «кольт», спустил курок. Девушка вздрогнула и замерла, теперь уже навсегда. Как будто во сне, Ермаков достал свой наган. «Как моей Алёнке», – причиняя почти физическую боль, пульсировала в его голове пойманной птицей не прошенная мысль. И Ермаков, прицелившись чуть выше линии волос княжны, выстрелил. «Только не кричи» – взмолился он в душе, и Анастасия – или Бог – его услышал. Девушка, пребывавшая в беспамятстве, не шелохнулась и даже не застонала, оставшись без кусочка скальпа, зато – живой. Кровь из раны мгновенно пропитала её волосы и залила лоб, так что понять, куда именно выстрелил Ермаков, стало теперь совершенно невозможно.
– Закончили? – спросил Юровский, всё ещё не сводивший глаз с трупа Алексея.
– Закончили, – отозвался Ермаков, чувствуя, как подаренная брошь – плата за жизнь! – жжёт его карман.
– Пётр Захарович, – обратился к нему Юровский. – Проследите за захоронением. Я поручаю это вам.
И, не оглядываясь, стремительно вышел из проклятого подвала. Ермаков вздохнул и посмотрел на ожидавших его приказов красноармейцев.
– Принесите одеяла. И позовите внешнюю охрану – пусть пособят…
