1. Глава первая. Предтеча
1
— Лада, потерпи немного. Ты же знаешь, скоро сладится! И не надо будет прятаться, заживём, как в твоих сказках.
Речи возлюбленного текли мёдом, а его уста были и того слаще. Верно, о свадьбе уговорено между их отцами давно, сейчас пройдёт знойное лето, на Ильмень опустится прохлада, и гладь озера тронут первые стылые ветра, вот тогда Богдан и уведёт её под венец.
И эта плакучая ива, стоящая у самого края озера и склоняющая к воде гибкие ветви, больше не будет хранительницей их тайн. И Лада не станет ждать любимого возле старого дерева с замиранием сердца, гадать и считать минуты, чтобы он пришёл, и чтобы беда какая его не задержала. А когда увидит — кинется в объятия, презрев девичью гордость. И позволит себя целовать, не переступая, однако, границ дозволенного.
Да и Богдан её уважает, сам надышаться боится, наглядеться всё хочет, гладит по светлым волосам, заплетенным в косу, и шепчет, что мечтает увидеть их распущенными.
— Что я, русалка тебе какая? — хохочет на это Лада. Только с ним она может вот так вольно смеяться и говорить без умолку, так вместе и мечтают. О крепком доме, о детях, о вольности для Лады, наконец.
— Я дворовая, не отпустят без выкупа. Ты обещал поговорить с моим барином, отец твой обещал. Вы вольные, вам можно, а мой барин смирный. Отпустит, покочевряжится для виду, и дозволит.
Всё это она уже не раз повторяла сама себе по ночам, лёжа в сенной вместе с другими девицами, отобранными молодой барыней Алиной Никоноровной для услужения в качестве горничных и мастериц. Все пятеро были стройны, молоды, едва ли двадцать вёсен минуло, и по-своему красивы, но не так чтобы хозяйку затмить.
У молодой барыни и стан тонкий, но крепкий, как ствол молодой березы, и голос такой тягуче-прекрасный, что когда прикажет петь девушкам, первой запевалой становится. И на лицо Алина Никоноровна столь пригожа, что глаз отвести нельзя: брови тёмные, волосы густые, коса извивается по спине чёрной змеёй, потому как барыня среди девиц старается ничем не выделяться, и косы носит по девичьему порядку, а не как замужняя.
— Отпустят, отец долго деньги собирал за тебя, и твой родич тоже не отставал. Одни мы у них, всё сделают.
— А если не отпустят? Или только меня, а отца нет?
— Выкупим. Мой отец так сказал, а он, ты знаешь, слово держит.
Лада, до того склонившая голову на плечо молодого человека, вдруг встрепенулась и посмотрела в его тёмные глаза. В них она черпала спокойствие, силу и надежду. Как встретились год назад на гуляньях на Троицу, так и полюбились друг другу. То ли дело весной было, то ли ещё что, а Лада, до того лишь робко поглядывающая на других парней, вдруг взглянула на Богдана прямо и потом бросилась прочь из хоровода, да так до самой избы и пробежала. А вёрста от луга до дворового подворья будет точно.
Это было больше года назад. А в эту Троицу отец любимого сватов прислал, пока тайно, потому что без дозволения барина ни о чём таком дворовым и думать не следует.
— Помнишь примету: коли сосватать на Троицу, а свадьбу сыграть на Покров, то жизнь счастливой будет? До гробовой доски.
Лада помнила, и подслеповатый ныне священник, отец Дионисий, приехавший в приход лет сорок с гаком назад, будет рад обвенчать ту, кого крестил, и кого его ныне покойная матушка звала «ладушкой» да «солнышком летним», пряниками сахарными на Троицу угощала и с матерью Лады, тоже ныне покойной, на Пасху первой дарами обменивалась.
— Помню всё, Богданка, а не верю счастью. Почему меня выбрал из всех?
— Потому что ты солнышко, но не летнее, нещадное, а майское, улыбаешься, а у меня сердце замирает, всю землю, если бы имел, к ногам твоим бросил, а раз нет у меня её — жизни не пощажу, но наши дети вольными будут! Веришь?
— Верю!
И снова полез целоваться, да Лада оттолкнула мягко, так и во грех не далеко впасть.
Отстранилась, улыбнулась и склонила голову набок, как бы уклоняясь в тени листвы от солнца. Приятно сидеть в полдень вот так у воды, не боясь, что врасплох застигнут. Жарко, барыня отдыхать легла, а девиц своих по обычаю, услышанному от заезжих купцов и вычитанному в уездных журналах, отправила заняться своими делами.
Девицы по любезным другам и разбредались. Тут никакого греха не было, а если был, то невинный, девство все блюли строго, за нарушение обета в Красных Ветрилах дёгтем мазали ворота и позору было бы столько, что не оберешься, да страшен не гнев Господень, не отцовские оглобли, а ссылка в дальние сёла. Здесь жизнь справная, а в других углах губернии сказывают, нищетой дома объяты.
Барин Мирон Велимирович был строгим, но отходчивым, а как хозяин, так и вовсе справный и богатый. Приказчик тоже не зверь, хотя смотрит на неё порой странно, да Лада старается ему на глаза не попадаться. Словом, живи и радуйся, а как барин женился и вовсе утихомирился. Полгода с молодой в столице проживал, другие полгода здесь, в имении родовом.
— Знаешь, а я рада, что барин с барыней на Покров уже уедут, — вдруг посерьёзнела она, вспомнив, какой строгой бывала хозяйка, когда вставала не с той ноги. То косу ей перетянут, то чарку не так поднесут, то улыбнутся криво. Конечно, своих девушек она не била и никому бить не позволяла, а всё же без еды на день оставить могла. И заставить за обедом прислуживать, чтобы от запахов съестного и от холодных взглядов барина провинившаяся трепетала ещё больше.
