В сентябре сразу за коротким бабьем летом северный ветер пригнал облака, и начались дожди. За неделю город, словно, отсырел и раскис. И людям казалось: в этом году не было ни лета, ни солнца, ни тепла.
Александр Николаевич Каретников в футболке, «тренниках» и босой за журнальным столиком шевелил губами над измятым тетрадным листом, многократно сложенным пополам и вчетверо, и снова развернутым. Он близоруко щурился, а в самых неразборчивых местах списка, словно нюхал бумагу крупными нервными ноздрями.
– Еще бы тыщенку зелененьких… – Каретников задумчиво поскреб голову тупой стороной карандаша и машинально пригладил вечно всклокоченные волосы.
– Может, мама привезет… – Жена, Вера Андреевна, устроилась с ногами в кресле перед телевизором и закутала стопы полами халата: – Саша, надень очки, – мягко сказала она.
Каретников поерзал на диване. Ему было за пятьдесят. Долговязый и сухой Александр Николаевич был еще статен. Но на макушке, висках и старомодных хиповских полубакенбардах появилась седина. Каретников говорил: «проступила плесень». Он называл себя старичком, игриво преувеличивая годы, но ревниво следил за приметами возраста. Поэтому всегда ходил энергичной походкой своих длинных, как у журавля ног, даже, когда торопиться было некуда, и носил очки не на носу, а в великолепном кожаном футляре с тиснением – подарок жены на юбилей. С молодости – в прошлом году Каретниковы отпраздновали серебряную свадьбу, – Вера Андреевна заботилась о муже, как старшая сестра о непоседливом брате, хотя была младше на четыре года. Александр Николаевич вечно спорил с женой. А когда «все делал сам», то не находил ни свежего носового платка, ни носков, ни галстука. И сдавался.
Их дочь Ксения то и дело меланхолично поглядывала на золотые часики—браслет, подарок жениха. Это была рослая, в отца, девушка. От Александра Николаевича она получила слегка впалые щеки и очень прямую осанку. От матери ей досталась неброская красота: бледная, чуть в веснушках кожа, узкий рот и серые с голубизной глаза с длинными ресницами. Отец любил гладить дочь по густым светло—русым волосам в завитушках и до плеч. Сейчас Ксения и Борис, ее жених, которого теперь ждали, собирались к каким—то его знакомым – «очень влиятельным людям», – а затем, в ночной клуб «прощаться с холостой жизнью». Рядом с девушкой на полу лежали туфли на шпильках: Ксения ходила в них по квартире – привыкала – и наломала ноги.
– Уж не мама должна нам везти, а мы ей! – отозвался Александр Николаевич, на реплику жены, пробормотал: – Деньги, деньги, деньги, – и вдруг густо вывел: – Люди гибнут за мета—а—а-а—а—ал… – закашлял в кулак с неожиданно пещерным звуком, и: – Где же он! Ксюша, Борис обещал в шесть?
– Да.
– Уже седьмой!
– Застрял в пробках в Москве. Погода—то, какая! – сказала Вера Андреевна.
Все невольно посмотрели за окно. Там по—прежнему сек дождь.
– Мог бы позвонить, или эс—эм—эску скинуть, – сказал Александр Николаевич. – Ладно, давайте ка еще раз без него. Его гостей пока пропустим.
Через три дня Ксюша выходила замуж за Борю Хмельницкого, старшего менеджера строительной фирмы. «Зиц председатель Фунт! – шутил Каретников и добавлял: – Сейчас все менеджеры! Сиречь, приказчики!» Родители Ксении осторожно предложили отметить свадьбу по—семейному, то есть без шика: Александр Николаевич работал старшим экономистом НИИ, Вера Андреевна преподавала на кафедре иностранных языков гуманитарного университета. Жили в пригороде Москвы, и цены на услуги здесь были, будь здоров, столичные. «Лучше заграницу съездите!» – предложила мать. Дочь ответила: «Так хочет Боря». И решили: «Один раз можно раскошелиться!» Фата, гости, лимузин, словом, «как у всех» получалось лишь вскладчину со стороной жениха. И чтобы не позориться перед новыми родственниками, продали пианино и одолжили денег.
Давно были разосланы пригласительные – гостей и родственников с обеих сторон набралось человек семьдесят, – заказали кафе, прикупили вина и водки, продукты «на второй день». Но как водиться, что—то не заказали, кого—то забыли пригласить, или еще не ясно, придут ли. Роскошное подвенечное платье пришлось подгонять по фигуре в ателье. Все нервничали, суетились, но дела кое—как двигались…
Александр Николаевич разгладил ребром ладони лист и стал бегло зачитывать и отмечать фамилии гостей, десятки раз зачитанные и отмеченные крестиками, галочками, кружочками, стрелочками: в этой арабице разбирался лишь он. Тут карандаш споткнулся.
– Красновские. – Быстро пробормотал Каретников: – Жора и Маша, вроде, будут. Марина с мужем тоже, – и прокашлялся.
Мать меленько вздохнула. Ноздри Ксении расширились. Она разозлилась и на заминку отца, и на вздох матери. Соседи по лестничной клетке были давними друзьями Каретниковых, еще по старой квартире. С детства Ксюшу и сына Красновских, Сережу, считали женихом и невестой. К этому так привыкли, что известие о замужестве Ксюши удивило соседей. Минувшим летом Сергей приезжал в отпуск. Обе семьи надеялись, наконец, «узаконить» отношения детей. «Засиделась ты, Ксюха, в девках! – подшучивал отец. – И Сереге пора выйти из Ордена Холостяков. Так сказать, перекрасить масть валета виней. Хватит вам умничать!»
