Глава 1
Апрель 20.1 года.
14 часов 16 минут до взрыва Реактора. Раннее утро.
Проснулся? Очнулся? Не знаю, как назвать то, что произошло, когда веки разомкнулись. В общем, я пришел в сознание. Обычно, когда это происходит с людьми, то они обнаруживают себя лежащими где-либо. Но это был не тот случай: я висел. Да, висел, обмотанный веревкой вокруг грудной клетки. Голова была воткнута в велосипедный шлем, напоминающий половинку яичной скорлупы, которая от разложения загнулась с краю. Левую руку обнимал браслет наручника. Его неизменная вторая половина, оттягивая цепочку и смирившись со своей бесхозностью, висела, устремляясь к земле.
Зато одет я был стильно: классический шерстяной костюм Hugo Boss Black Label в мелкую клетку с зауженными брюками и однобортным приталенным пиджаком на две пуговицы. Идеальный наряд для делового мужчины. И хоть я им и не являлся – я был убийцей, – костюм мне очень шел. Возможно, не все хорошо отнеслись бы к тому, что я смешивал линии одежды, тем не менее, сорочка на мне была Casual, полуприлегающего силуэта с острым воротником, из хлопкового микса, с закругленным подолом. Дело в том, что я померил ее вместе с брюками цвета Medium Beige и, очень понравившись себе в зеркале – что бывало редко, – решил взять именно ее. Сорочка была еще и с белой полосой, но ее полностью закрывал черный, однотонный узкий галстук с вышивкой. Быть может то, что все на мне было черным, говорило об отсутствии вкуса, но у меня было оправдание – траур.
Петля веревки, обвившей мое туловище, впилась в подмышки, как кожаная сбруя, намоченная для средневековой пытки. Поэтому следующим чувством после удивления была дикая боль. Руки подчинялись плохо: приток крови в них практически сошел на нет. И все же надо отдать должное этой веревке, которая, сопротивляясь силе притяжения, не давала мне упасть на землю.
Сверху, снизу, справа, слева – балконы и окна. Мои ноги болтались на высоте пятого этажа. Стопы, закутанные в телячью кожу ботинок Hugo Boss Manhattan Derby, касались стекла. Хозяин окна наверняка сильно удивится, увидев икры и стопы, которые висели и не находили опоры.
О боли не могу не сказать подробнее, ибо в моем распоряжении была целая палитра ее оттенков. Довольно свежая огнестрельная рана вносила дополнительное разнообразие в болевые ощущения, многократно их усиливая. Пылала щека, на которой задевшая ее пуля оставила глубокую борозду. А еще я испытывал страшное похмелье. Казалось, по голове начали ползти трещины: так сильно она болела. Я взглянул наверх. Кусок веревки прятался в окне на восьмом этаже.
Заваленный бутылками и окурками, двор, весь устремленный в праздничный ритуал восхода солнца, взирал на меня с безразличием. Солнце было рыжим, как огонь. Светило было какое-то густое сегодня. Оно уже подожгло горизонт, показав краешек своего блина мандаринового цвета.
Да, двору я был не интересен, чего нельзя сказать о двух субъектах, находящихся в нем. Эдакие ранние пташки, которые, сами того не подозревая, помогли мне сориентироваться во времени: дворник и парень, совершающий утренние пробежки. Еще был куривший на балконе мужчина, который смотрел на меня с философски-задумчивым видом. Бегун снимал меня на телефон.
Свистящим от надрыва голосом я озвучил просьбу убрать телефон – настоятельную просьбу. В противном случае спортсмену были обещаны переломы костей рук и отделение гениталий от тела. Я пытался окрасить реплику в грозный тон, но, кажется, вышло как-то неубедительно. Да и не в самом удачном положении я был, чтобы заставлять людей что-то делать. Все-таки произнесенные слова подействовали: любитель утренних пробежек поспешно убрал телефон. Но бег не возобновил, продолжив бурить меня любопытным взглядом. И его можно было понять, ведь картина, которую он наблюдал, была необычной.
События, загнавшие меня в столь неловкое положение, стали методично, сиротливо возвращаться в мою память. Слезы не пришли только потому, что было не до них. Последнее время я плакал много, что было очень на меня не похоже.
Делать нечего, надо выбираться. Путь один – наверх. Я повисел еще немного, собирая всю волю, чтобы получить контроль над онемевшими руками и приготовиться к ужасной боли, которую предстояло вынести на пути к окну на восьмом этаже. За ним дожидалось спасение. Решив, что готов, обхватил веревку непослушными руками и подтянулся. Рывок за рывком я начал ползти вверх. Казалось, в проделанную пулей дырку проникла рука и сдавливает кишки, тянет в разные стороны.
Когда я приблизился к цели почти на один этаж, что-то внутри так сильно кольнуло, что руки разжались. Свободное падение, остановленное все той же веревкой. Я даже не заметил боли в подмышках, ведь это было ничто по сравнению с взрывом в области раны. На глаза навалилась чернота. Мука была столь ужасной, что казалось, у мозга нет нужных сигналов, чтобы передать это ощущение. Я закричал – вот тряпка! Мой крик, усиленный предрассветным безмолвием, беспокойными волнами разливался по двору, плодил эхо, будил еще спящих хартлендцев.
Исходное положение. Отгоняя панику, я все же четко понимал одно: более чем на одну попытку сил не хватит. Возможно, уже кто-то вызвал полицию или спасателей, а быть спасенным ими сейчас было равносильно смерти: нельзя привлекать к себе внимание. Сильно мотивировал к успеху тот факт, что миллионы человеческих жизней зависят от того, доберусь я до заветного окна или нет…
