1
Они взяли меня ранним утром 15 августа 1996 года. В Москве.
Они взяли меня вдвоем. Подошли, попросили предъявить документы, вежливо повлекли в машину. Ловко и корректно, с ужимками портье открыли дверь, но запихнули внутрь уже вполне бесцеремонно.
Первый – от него пахло луком и портянками – проворно сел за руль, повернулся ко мне и произнес, сверкая зубом из дешевого желтого золота:
– Теперь говори, где тут, в вашей Москве, район Лефортово. А то мы не местные.
Я оторопел. Не понял. То есть только что пойманный преступник должен сам указывать сыщикам дорогу до тюрьмы? И потом, почему сразу в тюрьму? А доказать?
Столица Империи – особенный город. Здесь не собралась моментальная любопытствующая толпа. Граждане спешили мимо, отводя взгляды. Только один, помоложе, замедлил ход и слегка наклонил голову, чтобы рассмотреть через стекла автомобиля побледневшую физиономию арестованного человека. Но изнутри по прозрачной преграде грубо ударили ладонью:
– Давай проходи!
Любопытный юноша сильно вздрогнул и поспешил дальше, одергивая свой пиджак. Мой пиджак – стоил примерно в четырнадцать раз дороже.
– На светофоре направо, – мрачно ответил я, – и потом все время прямо, по набережной…
Так жертва подсказала палачу путь к эшафоту. Я бы насладился абсурдом момента, но помешал страх. Все-таки меня взяли впервые в жизни. И везли теперь как минимум на очень серьезный допрос. А как максимум – из свободы в несвободу.
Везли из мира японских компьютеров, кубинских сигар, французских коньяков, португальских портвейнов, швейцарских наручных хронометров, золотых запонок, шелестящих кондиционеров, глянцевых реклам, двухсотдолларовых парфюмов, льняных штанов, портфелей крокодиловой кожи, шелковых сорочек, гламурных журналов, пуленепробиваемых стекол, полированных лимузинов, семизначных банковских счетов – прямо туда, где дают пайку и баланду.
Впрочем, если они добрались до меня, это вовсе не значит, что они доберутся до моих денег.
Они искали меня два месяца. Подозревая в хищении миллиона американских долларов из государственной казны. И теперь поймали.
Миллиона я не крал. Я не люблю воровать и не умею. Сейчас я не терял присутствия духа. Не те времена на дворе, чтобы невиновного человека упрятали за решетку. Не те времена, господа! Вокруг меня, влекомого в Лефортовскую тюрьму, гудело и шевелилось нервное и жаркое лето девяносто шестого года. Только что, пару недель назад, страна переизбрала на новый срок своего первого президента. Тем самым сделав выбор в пользу демократии. А в демократиях, насколько я знал, только суд может лишить свободы человека.
Утро случилось ясное и очень теплое. Долго ехали по едва проснувшемуся, постепенно нагревающемуся городу, сквозь дрожащий воздух, сквозь желтый солнечный свет, наискось бьющий меж пыльных крон придорожных деревьев. Машина, затертая в разноцветное автостадо, двигалась медленно; я сидел на заднем сиденье в одиночестве и легко мог выскочить на ходу; попытаться сбежать, уйти дворами, переулками; но с какой стати? Я ничего не сделал! Я все им объясню и еще до обеда вернусь в свой кабинет, где на мерцающих экранах возникают и исчезают, двигаются, шевелятся и множатся деньги.
По дороге я им нагрубил, специально. Они обратились ко мне на «ты», и я сразу высказался. Оперативники пришли в ярость и временно умолкли.
Машина долго петляла по мостовым. Наконец заехала в какие-то дворы и остановилась возле массивного здания без вывески.
– Вроде здесь…
Один из двоих тут же повернулся ко мне и сильно ухватил согнутыми пальцами за нос. Его руки и мои ноздри из-за августовской жары были влажными от пота, поэтому жестокий приемчик удался лишь наполовину: рванувшись, я тут же спасся от захвата, однако из-за внезапной боли и унижения на глаза навернулись слезы.
– Сейчас мы с тобой войдем вон туда, – услышал я, – и там посмотрим, кто кого будет на «вы» называть!..
За массивными дверями – просторный тамбур. Затянутая металлической сеткой амбразура в стене. С той стороны с любопытством выглянул бледный функционер в серой фуражке.
– Лицом к стене! – деловито распорядился тот, кто покушался на мой нос. – Встать лицом к стене! Живо!
Он ухмыльнулся бледнолицему дежурному и кивнул в мою сторону:
– Гляди, какого Рокфеллера изловили!
Очевидно, речь шла о моем костюме. Штаны и пиджак выглядели довольно дорого, да и стоили тоже.
Повели по сложно изгибающимся коридорам. Втолкнули в комнату – просторную, но чрезвычайно душную. Здесь, сидя на стульях и столах, интенсивно курили несколько сумрачных мужчин в рубахах с закатанными рукавами. Все – старше меня и гораздо крупнее. Я почувствовал себя неуютно.
Раздались множественные хриплые возгласы.
– О! Поймали, что ли?
– А ты как думал? Всех ловили и этого поймали, – и в мою сторону опять: – Лицом к стене!
– Мы же его еще не смотрели, – озабоченно сказал второй из тех двоих, что меня взяли. – Вдруг у него – оружие?
– И то правда! К стене! Ноги шире! – это снова в мой адрес.
Я встал, как велели. Расставил ноги.
Стена мне не понравилась. Голая, в буграх штукатурки, в потеках старой зеленой масляной краски, она смотрелась позорно, почти непристойно. Про такую стену спеть бы «Пинк Флойду»…
