История первая. 1/3 мидий и 2/3 креветок
Сорок три года назад женщина на грани потери сознания уловила из последних усилий голос: «Поздравляю, у вас девочка».
Девочка с большими серыми глазами получила имя Алла. Она росла: читала сказки, каталась на велосипеде, училась в школе, раскладывая карандаши в пенале от светлого к темному, проводила бессонные ночи над учебниками и справочниками в институте. Вот уже семнадцать лет творила чудеса, превращая кривые зубы людей, боящихся беззаботно смеяться и на фотографиях, и в жизни, в идеальные улыбки, которым бы позавидовала сама зубная фея.
В кабинете, старательно вымытом санитаром, со светло-голубым креслом по центру Алла чувствовала себя даже лучше, чем дома. Здесь было ее место, она знала все и не допускала ошибок. А это было очень важно. Любые промахи Алла воспринимала словно поражение в войне. За свои сорок три года она ошиблась восемьдесят четыре раза, включая случай с просроченными сливками и неудачное свидание с байкером на первом курсе института. Все восемьдесят четыре случая Алла помнила, но никогда о них не говорила.
– Я достаточно уважаю себя, чтобы не терпеть рядом с собой в квартире еще кого-то, – произнесла Алла, умело орудуя во рту удивленного таким высказыванием мужчины. Она с легкостью профессионала заменила дугу на более жесткую. Мужчина поежился от мысли, что снова придется питаться супом-пюре в ожидании того дня, когда он снимет эти чертовы брекеты и сможет улыбаться, не вспоминая, как в школе на его парте кто-то постоянно рисовал бобра с подписью «Макс».
– Я, может, и рада была бы, но от мужчин же одни проблемы. Я вот по дороге домой захожу в кафе, заказываю себе легкий салат и дома отдыхаю, а не готовлю щи-борщи целыми вечерами, – продолжила Алла.
Мужчина только вращал глазами, не имея возможности протестовать или выразить хоть какое-то возмущение.
Медсестра многозначительно промолчала. Сложно соглашаться, когда вечером дома ждет супруг, который сам готовит и которого не приходится терпеть. Но вступать в дискуссию медсестра не стала, лишь молча подала инструменты.
Вечером Алла открыла дверь и включила свет. Помыла осенние сапоги шоколадного цвета, поставила их сушиться в правом углу прихожей на уже включенный теплый пол. Тщательно вымыла руки. Переоделась и достала из морозилки треть мидий и две трети креветок, а из холодильника – бутылку белого сухого вина. Через восемнадцать минут она выложила на тарелку слева мидии, полив их соусом, а справа – креветки так, что каждая последующая прикрыла собой хвостик предыдущей и сбрызнула блюдо лимонным.
Алла доела последнюю мидию, сделала глоток вина и зкрыла глаза, думая о том, что завтрашний день вновь будет наполнен людьми, которые совершенно не ценят ее труд и вновь предпочитают кариес и молочный шоколад заботе о своем здоровье. Хотя что уж молочный шоколад – после того, как клиент пытался разгрызть фундук в скорлупе, а потом неделю ходил с отколотыми брекетом и кусочком зуба, многое можно назвать мелочью. Ее размышления прервал резкий телефонный звонок. Она открыла глаза и взяла трубку. Незнакомый номер. Кому еще что-то нужно от нее в десять вечера?
– Алло.
– Здравствуйте! Извините за беспокойство. Это Алла Андреевна С.?
– Да, все верно.
– Вас беспокоят из патотделения городской клинической больницы номер тринадцать. Вчера в кардиологическом отделении скончался Петр Андреевич С. Как мы понимаем, ваш родственник. Мы ищем его родных. Вы сможете приехать?
– Мы не общались несколько лет, но, да, конечно, я приеду. Это мой брат. Буду завтра в 10:15.
Алла положила трубку, не попрощавшись и не дослушав девушку, которая еще пыталась что-то сказать. Алла зашла в спальню, включила торшер, взяла книгу с тумбы и начала читать. Но мысли убегали. Она вспомнила, как в детстве брат делился с ней пирожным, пока мама, отвернувшись, мыла посуду и ждала, когда дочка доест суп. Алла, скривившись, дернула головой: «Еще одно разочарование. Как они все. Стал алкоголиком и разбил маме сердце».
Она недолго прожила после того, как однажды его привели домой с кровоточащим затылком, едва держащегося на ногах, с посиневшими от мороза пальцами и, как позже выяснилось, пневмонией. Конечно, ее сердце не выдержало. Он убил маму, а теперь вот умер сам, а Алле нужно будет завтра обсуждать, в каком гробу он будет смотреться получше и нужно ли делать посмертный макияж.
Завтра она будет получать справки, созваниваться с ритуальными агентствами, и даже сейчас, когда он умер, когда, кажется, он навсегда остался в прошлом, она снова должна заботиться о нем. А кто позаботится о ней? Ведь если завтра или через пять лет она будет лежать на этом металлическом столе, накрытая простыней, кому звонить из больницы? Некому. За все сорок три года она не встретила человека, который смог бы задержаться в ее жизни больше чем на месяц. Интересно, тот, кто знает тебя две недели, сможет устроить приличные похороны? Хотя какая разница. Когда ты лежишь на этом столе, это уже не твоя забота, да и вообще у тебя больше нет забот.
