Девичий смех, спелый и хрусткий, словно надкусанный фрукт, прокатился по пустому залу. Заплясал между книжных полок, взлетел к высокому потолку – и затих. Вдогонку ему полетел короткий нежный стон, и ещё один, и ещё… Стопка бумаг, задетая гладкой девичьей коленкой, разъехалась по полу. Чернильница жалобно звякнула, но чудом удержалась на краю стола. Зато перья – пушистые, белые, остро заточенные – кружась, слетели вниз со столешницы.
«Тшшшш…» – простонала Аурдана и закусила губу от удовольствия.
Впрочем, весь шум производила именно она. Меррду ласкал её, не проронив ни звука – как и всегда. Сначала девушке это казалось странным, но со временем она привыкла.
Когда наконец вспыхнувший яркими красками мир перестал раскачиваться сумасшедшим маятником, молодая мэйна легко поднялась, по-деловому собрала чёрные непослушные змейки волос в толстую косу, сладко потянулась, встав на цыпочки. И лишь после этого взглянула на юношу, развалившегося на полу посреди книг.
– Я так и знала, – повела она гордым острым плечом и поправила мантию. – Тоже мне, позаниматься ему нужно. Больше не пойду с тобой в библиотеку в такое время.
– Не понравилось? – Парень приподнялся на локте, сощурил один глаз, словно глядел на солнце, криво улыбнулся. Аурдана хмыкнула, но про себя уже простила нахала. Она таяла от его улыбки с самого первого дня.
– Дурак, – всё-таки проворчала она с притворным недовольством. – А если бы мы порвали какую-нибудь книгу?
– Подумаешь. Я вместо этого пыльного хлама напишу десятки – нет, сотни новых книг. Обстоятельно напишу, хорошим почерком, а не…
Девушка ткнула его кулаком в плечо, строго погрозила пальцем, и Меррду со вздохом начал одеваться.
– Давай, – потребовала она, когда тэйнар встал на ноги и помог ей собрать рассыпанные бумаги. – Повтори ещё раз: почему Влияние оставляет ментальный след?
Юноша закатил глаза. Начинается… Ему не пять лет, он прекрасно знает, почему. Он здесь, чтобы понять, как преодолеть этот пресловутый конфликт однородных типов чувств, как ту минимальную, недоступную глазу разницу свести к нулю или органично встроить одно чувство в другое, создав нерушимую сцепку. Двадцать шесть просмотренных за вечер фолиантов так и не дали ответа. Аурдана терпеливо сидела рядом, объясняла, показывала, зачитывала подзабытые куски текста. Бесполезно.
Любое Влияние на объект так или иначе оставляло шрам. Всегда.
– Слушай, зачем тебе это? – Девушка опустила руки, примирительно коснулась тонкими нежными пальцами плеча Меррду. – Есть же проверенные способы: повторное Влияние, близость Одарённого или аккумулирующего Силу места… Ты не изобретёшь ничего нового. Зачем ты ищешь то, чего нет?
– Я должен понять… – Тэйнар упрямо уставился на собранные бумаги. – Просто понять суть. Нет, не надо повторять мне одно и то же – что радость, страх, похоть, удивление, интерес и даже безразличие двух людей отличаются незаметными нюансами, малозначительными деталями, но именно эти детали и вступают в конфликт, калеча душу и сознание. Всё это я знаю. Знаю… Я хочу, Вливая своё, незаметно забирать чужое, и на его месте уже выстраивать…
– Меррду… ты не сможешь. Ты – Влекущий, Изъятие выше твоих способностей.
Юноша зарычал, зло стукнул кулаком по столу, но через миг успокоился.
– Давай ещё раз, – твёрдо сказал он. – Что испытывает объект во время Изъятия?
– Меррду…
– Пожалуйста, Аурдана. Прошу тебя. Я должен понять, найти лазейку. Итак, Изъятие. Сложнейший процесс контакта, который никогда не проходит бесследно…
Мэйна вздохнула.
– …вспышка дикой головной боли сменяется растерянностью, – проговорила она очевидное для себя, но запредельное для Меррду, – теряется ощущение пространства и времени. Сознание объекта изо всех сил пытается восстановить утраченное, шаря в памяти, как ночной вор в тёмном углу дома. Вытащить на свет, рассмотреть, убедиться – да! оно! Но только угол пуст. Восстановить не получается – ведь мы забрали это. Однако сознание пытается снова и снова. Боль усиливается и отступает, словно океанские волны. Иногда накатывает тошнота. Объект озирается по сторонам, будто выныривает из глубины, и начинает впитывать жадно всё, что видит, слышит, ощущает кожей – чтобы залатать образовавшуюся событийную дыру. Новая информация извне быстро переходит в первичную память, затем глубже, во вторичную – и вот рана рубцуется, создавая новое, ложное воспоминание. Уродливый шрам, ущербный нарост, безобразный рубец. Теперь чувства утраты больше нет. Голова перестаёт болеть. На смену боли приходит краткое чувство эйфории, которое часто сменяется сонливостью. В редких случаях объект на самом деле засыпает, а по пробуждении лжевоспоминание уже изолировано подсознанием. Оно как бы есть, но мозг старается его не трогать, обходить стороной этот кривой участок памяти… Слушай, уже поздно. Пойдём спать, а? Завтра тебе на занятия, а Луорна терпеть не может опозданий.
– Эйфория… – Юноша зашарил в стопке бумаг, но так и не нашёл нужную, взял чистый лист и быстро набросал схему. – Эйфория наступает ближе к концу контакта, верно? Объект цепляется за неё, как за спасительную соломинку. Именно эйфорию он ищет снова и снова… А если попробовать заменить её на какое-нибудь другое удовольствие? Я имею в виду, подсунуть объекту сладкий леденец сразу после Влияния, чтобы закрепить именно этот способ – пусть не исцеления, но хотя бы облегчения ломки, если впредь рядом не окажется Одарённого? Что думаешь?
