Электричка. МЦД-2. Щукинская – Покровское. (Почти путь из путь из варяг в греки)
Добро пожаловать в Москву! Запах перегара на весь вагон. Двое помятых приезжих, уже осевших у нас, обсуждают бытовое пьянство и своих женщин среди панельного мира и перестукивания путей. Прошедшая мимо меня девушка перекрыла своими духами этот стойкий запах гнилых тушек… Вот она, сила русского языка – прыжки от слова «шлюха» до слова «душа». Это их речь, они уже не мигранты, но ещё и не русские. Им также, как и русским мерзко до тряски в коленных чашечках, что приходится курить сигареты за 120, хотя его женщина курит за 200+ и его ни во что не ставит.
Приезжий лет 55, хромой и бомжеватый: Бедная она сидит и как-то жалко её. (Говорит о своей женщине. Соглашаясь при этом со предшествующими словами, что она блядь)
Приезжий лет 40, толстоватый, одет в рыжую накидку рабочего: У неё руки, ноги есть. Сама заработает. Ты себе даже булку купить не можешь!
Приезжий лет 55, хромой и бомжеватый: Ти прав, ти прав. Но она знает, что я лох. (в разговоре часто он обосновывал, что дает ей всё, чтобы она просто-напросто не ушла от него)
Приезжий лет 40, толстоватый, одет в рыжую накидку рабочего: Ты её поцеловал…
Приезжий лет 55, хромой и бомжеватый: Она денег хочет, как я… (Кряхтящий смех курильщика)
Приезжий лет 40, толстоватый, одет в рыжую накидку рабочего: Тебе колбасу варёную, копчёную?
А вы понимаете, день-то был пасмурный, холодный. Бац! Солнце вышло. Сразу лучше стало. Это и есть Россия. Контрастный душ из снега с водкой. Всё бывает. Всё может быть. Случается, бедность, смерть, голод, солнце, слёзы – всё это шероховатости. Эта книга – сборник этих самых шероховатостей, выраженных настоящей русской жесткой словесностью. Пусть будет это путевой книгой, путевой звездой слепой молодёжи нового поколения, частью которого я и стал ненароком. Я люблю тебя, Россия!
Зачем читать бессовестные книги? Или книги авторов, которые при жизни были приняты уж точно не большинством, или же массой, не путать с народом? Да и вообще зачем читать книги, которые написали от своего признания самого себя как автора, то бишь, потому что не писать не могли? Всё просто! Читать такое нужно, чтобы пообщаться, поинтересоваться, поспорить, поплакать или воспитывать себя сызнова. Вот читаешь ты Эдуарда Лимонова и общаешься с ним с глазу на глаз. Он тебя и обзовёт и ласковым словом за ушком проведёт, мораль свою прочитает, как настоящий дед, расскажет про свою кинематографичную жизнь, полную приключений. Есть полно авторов и поважнее его и поталантливее, но его искренность и «ятоковусть» никто не отменит. Такие писатели – больше тебе как знакомые или друзья, учителя или отцы. Они не врут и не придумывают многого, так, приврут слегка, да и только для того, чтобы посмотреть на твои горящие глаза. Читать классику полезно, но и про такую редкую литературу забывать не стоит. Цените своих учителей, дедушек-борцов, и такое молодое, борзое хулиганьё как я!
Праздник Сжиженных Дельфинов
Ранним утром на обмелевшем берегу черного моря Эдуард почувствовал жестокую боль в груди. Он впервые в жизни заплакал искренне и встав на колени прямиком на ледяной песок принял еще одну пулю, а следом еще одну… Но всё это было спустя рукава и десятилетиями в тёмные времена, ведь сейчас только фонарный свет и свет от фар разрезающих темноту машин проникают в запотевшие от перепада температур окна, идущие под потолок в форме арок. Пятнышки в рабочей фирменной форме двигаются по залу с подносами. Я не здесь. Расплывчатый фон и поверхностные чувства осязания уставшими сухими глазами. Голова прилипла к рукам, держащим ее над столом. За столом нас трое. Напротив меня сидит моя потрёпанная мать и ритмично открывает рот наполненный ужасной чушью. Справа темного цвета стена, а слева сидит бедная женщина чуть младше матери. Вижу, как она уже потерялась в её цепях слов и вот-вот мать её заглотит, съест и переварит как большая рыба мелкий планктон. Всё! Это была точка невозврата. Точно! Я вижу эти глаза – в них отражается еще нестойкая, но надежда и уже как никак сформированная вера, а сильнее этого может только любовь, хотя их, наверное, приравняем. Ей дали бесплодного и слабого Бога, а она смирилась, что случайные встречные рассказывают ей о религии уже битый час в вечернем кафе, хотя у неё были совсем другие планы на этот вечер. Её семья ждет свою мать. А придёт уже другой человек – обезглавленный. Рыба гниёт с головы.
– Да ведь, сынок?
– Конечно, конечно, неизменно да!
Свет над столом потускнел. Или же глаза просто еще больше устали. Это не моя мама! Я помню всё совсем иначе. Было время, когда не было её болезни и она еще была человеком.
Летний желтый вечер. Двор обычный и приятный. На качелях трёхлетний ребёнок, рядом отец. Издалека с небольшой горки по дорожке уже спешит мать. Скрипят железные цепи под небольшим весом. На деревьях слоится очень яркий красный закат. Симпатичный семейный тандем. Тросточкой впереди себя марширует дедушка. Ручками сухими лезет к щекам маленького дитя. Самопальный вечер завершался, люди ползли с работы, трамваи скрипели, а автобусы жирели. Кухня узенькая, удачно сложенная. На плите красуется голубой огонь. Помнится, написал в подростковое время стишок.
