На складе определенно что-то было. Ингу чувствовала это так же, как чувствуют приближение грозы. Чужое недоброе присутствие электризовало воздух, поднимая волосы на загривке, незримым песком оседало на зубах и наполняло ноздри едва ощутимым смрадом звериной шкуры.
На складе определенно что-то было. И было здесь не проклятье.
Обойдя прямоугольник полутемной комнаты по периметру, Инга уселась на облупленный письменный стол, обняв себя за плечи. Утробно урчащий кондиционер — или как называются эти штуковины? — исправно наполнял помещение зябкой влажной прохладой.
— Вот, держи, — Славик, стянув кожанку, набросил Инге на плечи.
— Что? А ты как? Не надо!
— Надо, надо. У меня рубашка теплая. Да и не холодно мне, в общем-то. Я после… аварии температуру хреновенько различаю.
— Вот как. Тогда спасибо, — Инга плотнее запахнулась в куртку, вдыхая уже знакомый запах — бензин, мазут, скошенная трава и влажная земля после дождя.
Легкий аромат тления, проскальзывающий в этом букете, Инга старательно игнорировала. Ну, не розами пахнет, да. И что? Какая, в сущности, разница?
Она, Инга, тоже ведь не фиалками какает.
— Ну что? Нашла сглаз? — потеснив Ингу, Славик пристроился рядом, прижавшись твердым плечом.
— Нет. Думаю, это не сглаз. Тут кто-то живет.
— Кто?
— Пока не знаю. Но есть у меня одна идея, — вытащив из сумки бутылку с молоком, Инга щедро плеснула в прихваченную на всякий случай пластиковую мисочку и подвинула ее в угол. — Вот так. Давай посидим, подождем. Может, жилец и покажется.
— Как скажешь, — Славик положил руку Инге на плечи. — Подвигайся поближе, грейся. Сдается мне, мы тут надолго.
— Ты, кстати, не обязан всю ночь здесь торчать, — прижалась к теплому боку Инга.
— Не обязан. Но ведь могу же и поторчать.
— Неужели тебя дома никто не ждет? Хотя бы кошка?
— Никто. Кошка была, но когда я… когда в больницу попал, ее родители забрали.
— А девушка?
— Расстались.
— Тоже когда в больницу попал?
— Ну… приблизительно, — коротко дернул ртом Слава, и Инга мысленно кивнула своим догадкам. Разбил дорогущий мотоцикл, переломал все, что можно, остался без денег — вот девочка и разлюбила, стремительно и бесповоротно. Какая ей радость рядом с больничной койкой сидеть — а потом инвалидную коляску по парку катать?
Сдвинув с плеч куртку, Инга расправила ее, набросила на Славика и сама залезла ему под руку, крепко обняв за талию.
— Я думаю, твоя девушка сделала большую ошибку.
— Неправильно думаешь. Бывают ситуации, когда оставаться с человеком уже нет смысла.
— Смысл есть всегда — если этот человек тебе нужен.
— Ты слишком оптимистично смотришь на жизнь, — криво улыбнулся Славик, и Инга изумленно вскинула брови. В чем-в чем, но в избыточном оптимизме ее обвиняли редко. — На ее месте ты сделала бы то же самое.
— Ты так легко решаешь, что бы я сделала, а что нет. Думаешь, настолько хорошо меня знаешь?
— Думаю, что я знаю себя. И знаю ситуацию. Сейчас от меня лучше держаться подальше.
Славик наконец-то повернулся к Инге — теперь их лица разделяли считаные сантиметры. Инга видела, как колеблется, подрагивая, отблеск лампы в его глазах.
— Я сейчас что, должна испугаться?
— Может, и стоило бы.
— А может, я очень храбрая, — не опуская взгляда, Инга погладила Славика по спине и почувствовала, как вздрогнули напряженные мышцы.
— Потом ты об этом пожалеешь, — хрипло прошептал он, наклоняясь вперед, и застыл, почти прикоснувшись губами к губам.
— Ну так это же потом.
Инга сама потянулась вперед и мягко прижалась к сухому обветренному рту. Славик застыл мраморным изваянием, только раздувались трепещущие ноздри. Мгновение длилось и длилось, Инга успела проклясть себя, проваливаясь в Марианскую впадину смущения, и сто миллионов раз пожалеть о дурацком, совершенно идиотском порыве. Ну зачем она все это затеяла? Зачем полезла к мужику с поцелуями, видела ведь, что он не собирается… Ох!
Спрыгнув со стола, Славик рывком развернул Ингу к себе — и неуверенный школьный поцелуй полыхнул термоядерным взрывом. Славик целовал, лаская и прикусывая губы, его руки уверенно скользили по телу, сжимая почти до боли — но ровно там, где нужно. Отдавшись на волю стихии, Инга плыла в горячих сладких волнах, оглохшая и ослепшая. Все, что осталось от реальности — шумное дыхание Славика, его жадные, болезненно-голодные прикосновения и грохот пульса в ушах.
А потом Славик замер. И, резко оттолкнув Ингу, развернулся спиной.
— Кто ты?!
Все еще оглушенная, Инга выглянула у него из-за плеча, осоловело моргая. В темном углу, прямо над мисочкой с молоком, стоял черный кот размером с хорошую овчарку. Желтые глаза с узкими прорезями зрачков светились, как фары надвигающегося автомобиля. Прицелившись пристальным взглядом в Ингу, кот вздыбил шерсть, зашипел, ударил лапой, и розовая мисочка улетела в стену, размахнув над собой белый шлейф молока.
— На море-окияне, на острове Буяне стоит бел-горюч камень Алатырь, — торопливо зашептала Инга, обхватывая за плечи Славика, чтобы не дернулся вперед. — Сидит на том камне Матерь Божия, золотое веретено держит, серебряную пряжу прядет. Воздень на меня, Матерь Божья, рубашку железну, от злого духа заговоренную. От духа злого, от глаза черного, от страстей, от боястей, от порчи, от урока, от помысла недоброго, от силы дьявольской. Рубаху железную на меня воздень, поясом серебряным препояшь, шеломом золотым возвенчай. Как рубаху железную не порвать, как шелом золотой не разломить, так и слов моих не порушить. Аминь!
