У него были темные уши, черная мордочка и хвост, серое лохматое тельце и выразительные карие глаза. Очевидный дворняжестый мальчонка, из таких, что в детстве смахивают на овчарку, а потом вырастают в среднестатистического деревенского дворового сторожа размером с небольшой чемоданчик и, если повезет с хозяевами, примерно такой же комплекции.
Наш факультет в те времена как раз переехал в новое здание: удаленный корпус от учебного комплекса Академии, типа таких, которые сегодня называют «кампус» на западный манер, хотя, конечно, это никакой вовсе и не кампус, а просто несколько зданий за забором с общей парковкой. Теперь мы базировались вдали от грозного взора начальства и начальством были себе сами: декан Ольга Александровна (для меня в миру просто Ольга, поскольку мы – ровесники) да я – ее заместитель по заочному отделению, воспитательной работе, младшим курсам и прочей ерунде, до которой большому начальству недосуг, например, просиживанию штанов на ректоратах, ученых и учебных советах, тематических совещаниях и вузовских мероприятиях. А поскольку штанов, в силу незначительности заработной платы в вузе, у меня было мало, а точнее – одни джинсы и одни брюки, итого двое, изнашиваемость их наводила на меня перманентную тоску.
Как хорошему заместителю декана мне бы следовало больше времени проводить снаружи корпуса, там, где располагалась курилка и пристрой с буфетом, дабы следить за порядком и вообще, но я никогда не был хорошим заместителем декана, поэтому время там проводил опционно, по желанию. К тому времени уже несколько лет я не курил, но привычка выходить между парами подышать воздухом у меня сохранилась, а когда в кармане водилась редкая копейка, забегал в буфет взять чаю, дешевой выпечки или, о это расточительство, может быть, даже салатик.
Вот как раз в такой момент, выйдя из буфета, я стоял и жевал беляш, а он вылез откуда-то из кустов и прибрел ко мне. Этот милый дворовый щенок с темными ушами, черной мордочкой и хвостом, и посмотрел на меня своими выразительными и умными глазами.
– Привет, – сказал я щенку.
«Привет», – повилял мне щенок хвостиком в ответ.
– Беляшик будешь? – спросил я его и отломил кусочек.
«Спрашиваешь!» – ответил мне хвостик щенка. «Еще бы!» – подтвердили просящие глазки. «А можно еще?» – попросили прижатые ушки, когда кусочек беляша был без малейшего жевания проглочен.
Хорошо, что в тот день я был богат и у меня был с собой второй беляш.
Так мы и познакомились.
Щенок стал приходить ко мне каждый день моей аудиторной работы, всегда после третьей пары, когда перерыв был длиннее обычного и можно было заглянуть в буфет. Неизменно я вознаграждал его беляшом, который покупал уже специально для песика. Однажды беляшей в буфете не оказалось и я купил нам со щенком пирожки с картошкой. Щенок долго и сомнительно нюхал предложенный предмет бюджетной кулинарии, спроектированный и изготовленный по рецепту «студенты и так сожрут», потом, кряхтя, жевал это и смотрел на меня грустно и жалостно. Я, съевший свой пирожок без малейшего роптания, был в легком недоумении и назвал щенка «Беляшик».
Время, как обычно, куда-то торопилось, и я даже не заметил, как Беляшик подрос. Теперь это был серенький «дворчик» на широких коротких лапках, вполне себе квадратный, но от чего-то выглядящий все равно худым и несчастным, какими умеют быть только по-настоящему уличные собаки, не имеющие даже условного крова в гаражах или при будке охранников и не рассчитывающие на регулярные порции объедков.
Мои студенты тоже подкармливали его, а кличка Беляшик надежно прилепилась, сменив невнятного банального «Джека», которым его, оказывается, называли ранее. «Александр Сергеевич, как верно подметили его имя, он и любит беляшики, и сам на них цветом похож!»
Беляшик всем нравился, он был ласковый, трогательный, не отсвечивал, если его не подзывали, и частенько ошивался где-то рядом, скрашивая будничную скуку студенческих перемен.
Жизнь заместителя декана – далеко не сахарная вата и монпансье, а тем более в тот год наш вуз проходил аттестацию и аккредитацию. Мне прилетало от начальства по делу, а чаще без, а если учесть, что я был принципиальным «преподом» и «строил» студентов младших курсов по всей строгости дисциплинарных правил, то на меня, бывало, и жалобы писали отдельные обиженные молодые личности. Прибавьте сюда тот еще серпентарий в администрации факультета, закулисные игры которого фору легко дадут любому столичному театру, и вы составите себе впечатление о состоянии моей нервной системы в те времена.
Будучи молодым и сильным мужчиной, я просто не мог позволить себе проявлять эмоции и иногда просто выбирался из здания, чтобы в стороне где-нибудь посидеть просто на лавочке в соседних дворах, подышать и порасстраиваться в одиночестве, подальше от глаз студентов и «заботливых» коллег. В такие минуты я даже жалел, что бросил курить, но сил удержаться и не начать снова, к счастью, мне хватало.
