Шпага генерала Раевского. Исторические рассказы для детей

© Константин Ковалев-Случевский, 2019

ISBN 978-5-4496-5739-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Иногда в жизни человека может происходить так много событий, что она становится похожей на выдуманную историю. Тогда реальность выглядит интереснее самых невероятных фантазий или героических приключений.

То, о чем рассказано в этой книге, в большинстве своем, происходило на самом деле. Иногда автору даже не надо было придумывать слова героев – они цитируются почти буквально. Необычные обстоятельства случились почти двести лет назад, в начале XIX столетия. Однако в ту пору и говорили, и писали немного по-другому. Потому и автор не стал осовременивать речь главных персонажей – пусть остаётся таковой, какой она бытовала в эпоху поэта Александра Пушкина и Отечественной войны 1812 года.

Именно в те времена два брата, юноши – 11 и 16 лет от роду – совершили в разгар опасной баталии подвиг, отмеченный затем потомками, а нынче – немного подзабытый, вызывающий споры, отмеченный как историческая легенда, хотя доказуемый как правдивый факт. Хроника тех ярких событий и легла в основу этой книги.

Быть может, читатель, которого увлекут рассказы о реликвии семьи Раевских – одной из самых известных фамилий в российской творческой и военной среде, воодушевится поисками исчезнувших из поля зрения историков двух золотых шпаг с надписью «За храбрость», которые стали поводом для написания этого исторического повествования. Следует заметить, что генерал Н. Н. Раевский получил их в разное время за разные заслуги. Отыскать их следы – дело всякого увлеченного историей пытливого человека.

Что ж, удачи!

– Вот оказия, не иначе, как нечистый повадился.

Дядька Ефим держал в руке обглоданную кость от окорока.

– Который день в погребе пропажа.

Лицо у дядьки Ефима, обычно всегда спокойное и невозмутимое, выражало негодование. Глаза вытаращены, брови выгнулись дугой. Борода всклокочена, не расчесанные волосы взлохмачены, да еще эта кость в руке. Ну, домовой, да и только.

– Попадешься мне, разбойник…

Николенька с Петрушкой за животы схватились. Покатились со смеху.

– Вы бы, барин, шли обедать. Не пристало тут по двору с шалопаями водиться, – сердито процедил дядька Ефим и загремел ключами, закрывая тяжелую дверь. Потрогал рукой железное ушко, подергал на всякий случай чугунный замок. Все было крепко, прочно.

– Тьфу, наваждение, – махнул рукой.

Из-за усадьбы донесся крик няни:

– Никола-ай! К обеду жду-ут!

Николенька хлопнул Петрушу по плечу и пустился к дому.

– Ну, где вы пропадаете, голубчик?! Все сидят уж за столом, а вас не докликаться. Маменька мне опять выговаривала.

Маша тащила Николая за руку. Хватка у нее крепкая, аж кисть затекла. Коса толстенная, колыхается волной при каждом шаге.

Машу определили к господским детям недавно, после того, как померла няня Елизавета Антиповна, ее матушка. Хотели было взять новую няню. Но дети уж привыкли к прежней. А у дворовой прислуги Маши – и сноровка, и покладистость – как у родительницы. Да голос тот же – певучий, грудной. И те же глаза – добрые и красивые… Решили оставить Машу, хотя ей едва минуло шестнадцать лет…

– Вот что скажу, барин. Нет нужды вам с дворовыми бегать. Петрушка и Кирюшка вам не чета.

– А матушка мне позволяет.

– Опять же, скажу. Мосье Тильон наказывал, что нельзя, что сие дело молодому дворянину непристойно,

– А матушка говорит, когда мне скучно: «Поди во двор, сыщи Петрушу да Кирюшу и поиграй с ними».

– Знаю, что говорит, но мосье…

– А матушка…

– Вот несносный. Играй хоть с Сидоркой-конюхом. Но ведь ежели кому первому попадет, так мне.

– Ну и пусть попадет…

Николенька вырвал руку из Машиной ладони и побежал в залу. У двери остановился, оглянулся и показал ей язык.

Плохо сохранившиеся фото начала XX века. Вверху: храм-усыпальница Раевских в селе Разумовка, родовом имении. Внизу: дом Раевских в Бовтышке.

За обедом все ели молча. Разговаривать разрешалось лишь взрослым, да и то – в исключительных случаях. Николай сидел по правую сторону от матушки, вслед за братом – Александром. Напротив чинно восседали сестры – Леночка, Софья и Маша. Катенькино место пустовало. Она опять мучилась кашлем и теперь лежала в спальне. Пустовал стул и во главе стола. Папенькин. Впрочем, с этим все свыклись. Наезжал он редко. Раньше предуведомлял об этом за месяц письмом, которое он обычно отправлял с места какого-нибудь сражения, а потому шло оно долго и поспевало обычно перед самым его приездом.

Нынче за обедом молчание нарушила матушка Софья Алексеевна.

– Сегодня опять кто-то в погреб залезал. И странно весьма. Ефим говорит ничего не тронуто, а окорока все обкусаны, вроде зверек какой появился.

При этих словах Николенька замер, набрав полный рот супу.

– Не знаю, что и думать. Может, замок сменить…

Матушка обращалась к своей сестре – Екатерине Алексеевне. Та, как обычно, безмолвствовала. За обедом – редко проронит хоть слово. Да и вообще держит себя надменно, любит напоминать при случае, что приходится внучкой самому Михаиле Васильевичу Ломоносову, не в пример сестре – спокойной, сдержанной и общительной.

Последние слова матушки заставили Николеньку забыть про обед. Он положил ложу на салфетку и приготовился ждать, чем же кончится разговор. Но продолжения не последовало. Старшие перешли на обсуждение какой-то новости, пришедшей с фронта из Австрии. Мелькали странные слова и названия: Гутштадт, Фридланд, Тильзит…