Моей бабушке посвящается
Летом есть хотелось больше – зимой еще оставались запасы картошки, присланные по осени из деревни матерью. Ее тоже экономили, съедая в день по одной, за обедом, но в мае и она кончилась – остатки разрезали пополам и посадили на заднем дворе аптеки, устроив там грядки. Почти месяц уже прошел.
Лида заняла место в конце очереди, по привычке пересчитав стоявших перед ней человек – двадцать восемь. Очередь стояла за супом, штиницей – жидкой похлебкой из перловой крупы и оставшейся с зимы подвядшей кислой капусты. Совсем не той, что варила когда-то мать – из печи, густой, наваристой, ароматной, сдобренной луком, морковью и постным маслом – но радовались и этому. На самом деле, если б не тарелка жидкого супа, что выдавали через день в товариществе пайщиков за углом аптеки, пришлось бы совсем туго. Особенно сейчас, в июне.
Год назад они не думали, что война затянется надолго, и объявление из громкоговорителя восприняли со свойственным юности оптимизмом – подумаешь война, через пару месяцев кончится. Вон, финская была недавно, и что? Быстро кончилась. Вечером они готовились к экзаменам, пили горячий чай с халвой и хлебом – любимым их довоенным лакомством – и Сара говорила, что ее брата Борю, выпускника артиллерийского училища, уже завтра командируют на фронт, а Лиза рассказывала про знакомых ребят из фельдшеров, записавшихся в добровольцы – те радовались, что выпускные экзамены им сдавать не придется.
На следующий день, зажав в зубах ветку сирени, к ним в окно влез Ленька, незадачливый Фанин ухажер, упорно звавший ее замуж и раз за разом получавший отказ. Переодевавшаяся Маруся подняла крик и спряталась за дверцу шкафа, а Ленька отказывался уходить и обещал сидеть на подоконнике до прихода милиции, если Фаня не согласится пойти с ним на прогулку. Ленька, неисправимый романтик и весельчак, учился на агронома и должен был отправиться по распределению в какое-то отдаленное село, откуда в распутицу не то что на телеге, на тракторе было бы не выехать. Фане он нравился, но был двумя годами моложе, и всерьез она его не воспринимала, а над предложениями посмеивалась – хотя в кино, на танцы и совместные прогулки ходила исправно, и потому, поломавшись для приличия, выставила кавалера обратно в окно, надела лучшее свое платье, переплела косу, уложив ее короной вокруг головы – и ушла.
Вернулась она с заплаканными глазами и штампом в паспорте. Ленька записался в добровольцы еще накануне, приписав себе год сверху: он рвался за приключениями – военные подвиги казались ему куда увлекательней однообразного прозябания в глухой деревне. Проверять истинный возраст, равно как останавливать и ждать его было некому: парень был из детдомовских – родители сгинули где-то в конце гражданской, он их даже не помнил. В тот вечер он в привычной своей манере убеждал Фаню, что настоящему идальго просто необходима ждущая его Дульсинея или Пенелопа – где имен только набрался таких мудреных? – чтоб сложить к ее ногам плоды своих побед. А потом, вдруг внезапно посерьезнев, сказал ей, что деньги никогда не бывают лишними и ему будет приятно думать, что она хоть чуть-чуть, да ждет его, что если он вернется, развестись они всегда успеют, а если не вернется – значит, такова судьба.
Смутное осознание того, что это не просто война, которая скоро закончится, а вместе с тем страха и тревоги к ней, Лиде, пришло через неделю, во время экзамена по химии. В кабинет постучался преподаватель математики и по совместительству муж химички – та вышла, но сквозь приоткрытую дверь класса было слышно, как он громко (жена была глуховата) просил собрать обувь покрепче, ложку побольше да белья похуже – утром ему пришла повестка о мобилизации. Это событие и взволновало Лиду – стариков обычно не призывали. Хотя, математику было вряд ли больше пятидесяти, не такой и старик – но когда тебе девятнадцать, все, кто старше тридцати, кажутся стариками.
Никого из своих преподавателей, одногруппниц, соседок по комнате после окончания фармшколы Лида больше не видела. Экзамены спешно завершили, тут же распределили выпускников по местам работы – и все разъехались – быстро, даже не успев толком попрощаться и оставить обратные адреса для писем, да и не знали тогда они еще своих адресов. Лиду направили сюда, в городок Ш., райцентр на юге области. Ей можно сказать, повезло – до родной деревни добираться было часа четыре на почтовой попутке, только сделать это удалось лишь раз, вскоре после приезда. Здесь же она и познакомились с Зиной и со всей остальной их компанией. Зина была родом из Архангельска и уже год работала провизором в аптеке, когда Лида приехала в город по направлению. Жила тут же, в комнатке при аптеке, на вышке – к ней Лиду и подселили. Они как-то сразу подружились – делали все вместе, делили радости и беды, и хлеб, и тарелку супа. В августе сорок первого Зине тоже дали короткий отпуск – съездить домой за сестрой десятью годами ее моложе – ту было не с кем оставить: отец ушел на фронт в июле, мать вызвали на оборонные. В декабре мать вернулась с работ, но писала, что в Архангельске есть совсем нечего, нормы выдачи хлеба едва ли больше блокадных ленинградских, с транспортом тоже были трудности – так они и жили втроём: она, Зина и Марта.
