Ночная мгла еще всецело царствовала на земле и на небе. Темные тяжелые облака висели низко, и казалось, что они почти не двигаются, даже при наличии привычного для этих мест северо-западного ветра. Редкие птицы, в основном вездесущие вороны, пролетали над крышами домов, от одного дерева с раскидистой кроной к другому, переставая работать крыльями за полсотни метров до места посадки. Они садились на черные ветви, где были совсем не видны с земли, или на крыши, где на фоне серого мартовского утреннего неба казались вытянутыми по вертикали пятнами.
В полумраке почти нигде не освещенной улицы одна за другой проехали две запряженные худенькими лошаденками груженые подводы. На каждой восседал с поводьями в руках немолодой мужчина. Вереница женщин, сгорбленных от холодного ветра, одетых почти во все серое, однообразное, в шерстяных платках на головах и в валенках на ногах, быстрым шагом, одна за другой, проследовали к утопающей в навалах грязного снега двери, освещенной электрической лампочкой под металлической, качающейся на ветру «шляпой». За ними с шумом и почти бегом семенила толпа худеньких мальчишек-подростков, как правило, облаченных в старые шапки-треухи, ватные куртки большего, чем требовалось, размера, и часто громадные, отцовские, валенки. Далее шли небольшими группами или по одной женщины, такие же серые и сгорбленные, что и первые. Потом мужчины, почти все немолодые. За ними снова подростки, но уже постарше, снова женщины, женщины с мужчинами, несколько стариков, один из которых что-то ворчал себе под нос, и снова женщины с мужчинами. Все неприметные, на один манер одетые, словно темные пятна на фоне серого снега, сваленного вручную от дороги к длинному деревянному забору.
Путь у всех заканчивался за той самой одинокой дверью, почти не закрывавшейся от сплошного потока входящих. Что было написано на не очень большого размера табличке, расположившейся на стене неподалеку от этой двери, почти не было видно со стороны. Свет лампочки, горевшей над дверью, не касался ее, обходя стороной и освещая только саму дверь и крыльцо перед ним. Лишь только когда ветер чуть сильнее раскачивал фонарь, свет от лампочки освещал край таблички, и тогда можно было прочесть на ней: «…СКИЙ ЗАВОД».
К двери, в почти не прерывающемся потоке людей быстрым шагом приближался невысокий худой юноша, ничем не выделявшийся в серой однообразной массе людей. По его внешности было видно, что он уже достиг того самого возраста, когда мальчиков уже перестают считать подростками, но еще не считают молодыми людьми. Молодой семнадцатилетний организм сейчас явно желал сладко и крепко спать, а не идти к темной двери, освещенной единственной на этой улице электрической лампочкой. Наконец парень попал под ее свет, замер на мгновение, за которое успел ухватиться рукой за ручку, а потом скрылся за дверью.
Порог невысокого одноэтажного здания, который он перешагнул, очутившись в узком коридоре, справа и слева от которого располагались несколько дверей и крохотных внутренних окошек в стенах, отделил его жизнь на ближайшие двенадцать часов от всего того, что было до его пересечения. За спиной, за дверью оставалась вся его прошлая жизнь: многочисленные друзья, родные дом и улица, отец и мать.
Да и почти все его друзья сейчас тоже входили в такие же двери, рядом с которыми была табличка: «…ЗАВОД», чтобы тоже на двенадцать часов рабочей смены встать к станку, печи, верстаку или котлу. Иного выбора ни у кого из них сейчас не было. Только так, днем или ночью, в смену по двенадцать часов в сутки, иногда не видя солнца, в дыму, копоти, в шуме работы кузнечного, литейного, штамповочного или какого-либо еще цеха. Без выходных, без отпусков и каникул. Жизнь не оставляла иного выбора. Каждый должен был стиснуть волю в кулак и пойти трудиться, потому шла война: тяжелая, беспощадная, кровавая, огненная, на полное истребление.
– Волков! – громко назвал себя юноша, когда подошла его очередь показаться перед одним из окошек, расположенных на внутренней стене здания, в которое он вошел.
– Тот, что Виктор? – хрипло прозвучал голос в ответ оттуда, из-за грязного стекла, почти что прятавшего за собой седовласого старика.
– Да! – так же громко произнес юноша.
– А то в соседних цехах еще Волковы есть. Поди разбери, кто ты такой из них будешь, – заворчал кто-то рядом со стариком, которого за грязным стеклом видно не было.
Юноша вышел, уже сделал шаг к другой, противоположной, двери, путь через порог которой должен был вывести его сначала на широкую заводскую улицу с несколькими дорожками-направлениями, что вели каждая в определенный цех, склад или мастерскую. Но какая-то неведомая ему сила заставила его повернуть голову в сторону, к стоящему в углу столу, на котором обычно оставлялась кое-какая корреспонденция, лежали листы объявлений для работников, передаваемые письма или посылки, копии приказов и распоряжений по цехам и подразделениям завода. И он там заметил лист бумаги с отпечатанным на машинке списком фамилий ребят одного года рождения с ним, которым уже на тот момент исполнилось полных восемнадцать лет. Фамилий было немного, десятка полтора. Все фамилии и наименования цехов и подразделений предприятия, где они числились, уместились на одной странице. А сверху было написано «Приказ» под номером таким-то и с предписанием прибыть уже на следующий день в городской военный комиссариат.
