1
Девочки сгрудились вокруг бабки Аглаи. Лишь одно веретено продолжало неутомимо жужжать, тонкие пальчики Арины сучили белую кудель. У остальных девочек работа встала, они дрожали, хотя в избе было натоплено. Аглая, довольная произведённым эффектом продолжала рассказ, нарочно сгущая краски.
– А ещё в Дремучем лесу водится топельник, с кожей налима, гусиными ногами и рыбьим хвoстом, он рассекает гладь озера верхом на соме, заманит в реку неосторожного путника и утянет на самое дно…
– Хуже него – Верлиока – чудовище огромное, одноглазое, усы в пол-аршина, вместо волос – кабанья щетина, зубы торчком, на одной ноге деревянный скрипучий сапог, ходит, опираясь на костыль, убивает всех, кого встретит.
– Ой! – испуганно вскрикнула Тася, худенькая востроносенькая девчушка с тощими пшеничными косичками.
На неё со всех сторон зашикали. Аглая понизила голос до зловещего шёпота.
– Недавно про демоницу Мару говаривали. Мол, видели худую старуху в чёрной одежде прям на выселках. Не к добру это… Нечисть из леса лезет, что грибы опосля дождя… Плохие времена грядут…
– Хватить, Аглая, головы морочить! – не выдержала Марфа, дородная полногрудая женщина. – Девочки совсем прялки забросили.
– А, чтобы неповадно было в Дремучий лес ходить, – проворчала Аглая. – Кто-то должен разуму учить. Ещё людей не было, а лес уже стоял. И там много кто из древних обитает, это правда.
– Правда-то правда, вот только пряжи у нас кот наплакал, – рассердилась Марфа. – Уши слушают, а руки дело знают. Неработящую девку никто замуж не возьмёт, – пригрозила она.
Девочки схватились за веретена. Марфа была скора на расправу. Могла и на мороз провинившуюся в одной рубашке выставить. А там, известно, что…
Ходит Зимник, сгорбленный старичок с длинной седой бородою. Бегает он по полям и улицам, стучит посохом. Как ударит, вот тебе и трескучий мороз, реку льдом затянуло. Ну а если посох в угол избы угодит, непременно бревно треснет!
– А Аринушка – молодец, – похвалила наставница, – хорошая работа.
Девятилетняя девочка подняла серо-голубые, как вешние воды, очи. Детство в поселении было коротким, мальчики – за плуг или другое ремесло, девочки – за прялку.
– Научу-ка я тебя вышиванию, девонька. Сдаётся мне, выйдет из тебя толк…
Глазки Арины загорелись, нежные щёчки зарделись. Девочка давно крутилась возле швей, замирала, внимательно разглядывая узоры. Она плохо слышала о чём рассказывала старая Аглая. Жужжание веретена напевало другие сказки… Вот если бы всё, что проносились мимо мысленного взора маленькой Арины воплотить на холстине…
– Баба Аглая, расскажи про летавца. Говорят, ты видела одногo?
– Тьфу на вас, неуемные, – Аглая сделала вид, что рассердилась. – Кабы видела, не сидела тут с вами. Это нечистый злой дух в виде яркой летящей звёзды, а кто сказывает, что и змей настоящий. Перед девицей летавец предстаёт в самом обольстительном облике прекрасным юношей, чарует волшебными своими прелестями, окаянный. Кто сильно горюет-тоскует, к кому летавец и заявится. Голову девке заморочит, хворь напустит, сердце разобьёт, жизнь не мила станет. А бывали случаи: зачарует девицу, уведёт за собой в лес, а там вырежет у неё сердце и съест. Оно для летавца, что для нас снадобье от хворьбы. От этого его колдовская сила увеличивается. Особливо, если дева чистая да пригожая.
– Очи словно небо синие, в волосах горит огонь, стан стройный, будто деревце молодое… Я бы вышила его портрет, кабы сумела, – прошептала Арина.
– Замолкни, девка! Беду накличешь! – раздражилась Марфа. – Ишь, что вздумала: нечистого изображать! Ну-ка, Агая, затягивай песню. От твоих сказок у девчат мозги набекрень.
– Ой ты, прялица, ты прялица моя, – начала Аглая чистым звонким, как у девушки, голосом.
– Сослужи мне службу верную, – с готовностью запела Снежа. Тоненький голосочек вибрировал, Снежа всегда волновалась, когда пела. Оттого и получалось наивно, трогательно.
– Ты спряди мне ниткую тонкую, – включились и другие девочки, – Нитку тонкую, шёлковую…
2
Арина склонилась над рукоделием, равнодушно разглядывая рисунок. В поселении она слыла искусницей. Её работы охотно скупали заезжие купцы. Мастерица покрывала сложными узорами рушники, на скатертях и одеялах расцветали дивные розы, невиданные птицы с ярким опереньем, казалось, взлетят они сейчас и озарят своим сиянием горницу.
Прасковья прятала звонкие монеты в кованый сундучок и приговаривала: "Это тебе, доченька, на свадьбу. Посватается добрый молодец, а у тебя уже и приданое готово". В качестве приданого на дне этого самого сундука лежало несколько рушников, постельное белье, чудное покрывало, над которым Арина трудилась ни один месяц. Райская куща, длиннохвостые птицы, ковёр из золотых лилий, настоящая картина, а не покрывало.
– Откуда ты это берёшь? – удивлялась мать.
– Я как будто вижу эти места, матушка, – объясняла Арина с мечтательной улыбкой.
– Ох уж эти фантазии, – бурчала Прасковья, пряча очередную поделку дочери. – От лукавого это всё. Не доведёт до добра.
И да уж, не довело…
Девушки в селении выходили замуж рано. Едва исполнилось четырнадцать, и ты уже невеста.
Арине миновало шестнадцать. Девка налилась, как спелое яблочко. Стройна, груди тяжёлые, живот упругий, русая коса толщиной в кулак ниже пояса. Парни глаза сломали, выглядывая красавицу в окошко.
