Глава 1. Потерянные страницы
– И что это ты тут делаешь?
– Тише ты, дурак.
– Это кто тут ещё дурак, спрашивается!
– Гремит лишь то, что пусто изнутри, слыхал?
– А с каких пор жалкая бродяжка стала такой начитанной?!
– Всё, прекрати, а то нам обоим не поздоровится. Давай уже сделаем то, зачем мы здесь.
– Первая умная мысль, которую я от тебя услышал.
Признаться честно, Силле не могла представить иного места, где их с Гансом пути могли пересечься. Что общего может быть у юного принца, пусть и с крайне малым шансом на престол (тринадцать старших братьев оставляли ему мало надежд на правление), и безродной бездомной девчонки, выжившей ну буквально чудом? Только бродячий театр.
Что забавно, даже попали они сюда в одно время, всего-то этой весной, месяцев семь назад. Силле была ужасно рада заполучить хоть какую-то крышу над головой. Прошлая зима далась ей тяжко, и ещё одну такую же Силле могла бы не протянуть. Ганс же, преисполнившись подростковым бунтом, сбежал из родных хорошо отапливаемых, между прочим, стен, и напросился к этому балагану. Обоих взяли, но на суровых условиях. Детям нужно было проявлять полное послушание и трудолюбие, а также все прочие добродетели. Силле поначалу было всё равно, даже если б воровать попросили, она бы и глазом не моргнула. А вот потом… Когда постоянно видишь, как кто-то другой красуется перед толпой, слышишь овации, невольно хочется и самой выйти блистать на сцену, а не только портки актёрам стирать, вообще-то.
У Ганса спесь же и не пропадала, баловень судьбы, что с него взять. Хоть и слушался, и работал, но с таким гордо вздёрнутым носом… Стоит упоминать, что они невзлюбили друг друга с самого начала?
Но вот, так уж вышло, что им обоим страсть как захотелось увидеть сценарий новой пьесы, которую их достопочтенный драматург и постановщик, господин Фоттейлер, закончил и собирался ставить. Роли он тоже по слухам уже распределил, и именно на этот заветный списочек и решились тайком взглянуть заклятые враги, взявшие короткое перемирие. Наверное, можно было бы и спросить, и попросить о какой-нибудь хоть самой маленькой роли, но было страшновато, да и тогда, как будто, пришлось бы, как это, взять судьбу в свои руки, а делать это пока что дети боялись, хотя друг другу в этом ни за что бы не признались. В общем, пока оба решили пойти по простому пути.
Разумеется, для этого им пришлось пробраться в его фургончик. Благо, взламывать замки Силле научилась ещё пару лет назад.
– Интересно, а как ты сам собирался сюда влезть? – хитро прищурилась она.
– Не твоё собачье дело, – буркнул Ганс. Силле в ответ утробно зарычала и будто бы приготовилась укусить его за руку. Ганс взвизгнул, как девчонка. Силле шикнула. – Дура.
– Дурак, – отмахнулась Силле, роясь в ящике письменного стола. – Думаешь, у тебя есть роль?
Ганс засмотрелся на творческий беспорядок, а потому не сразу ответил. Убранство фургончика и впрямь было весьма экстравагантным. Напротив кровати были полки с книгами, причём литературу обрамляли изысканный бюст какого-то полководца и жуткий череп в шутовском колпаке. По всей стене, причём даже над постелью, протянулась рейка с пёстрыми костюмами – творец должен соответствовать своей труппе, как любил повторять господин Фоттейлер. И, наконец, письменный столик у двери, в ящике которого и хранились святая святых – рукописи.
– А? – принц встряхнул головой, выгоняя из неё мечтательный настрой. – Ну, разумеется. Я ведь талантлив, наверняка я достоин самой главной роли.
– Даже если это принцесса? – фыркнула Силле.
– Даже если так, я уж точно гожусь на эту роль больше тебя, – Ганс пихнул её под локоть, желая убедиться, что он-то точно получит значимую позицию в грядущем представлении. Силле был слишком занята, показывая ему язык, так что не очень плотно держала листы в руках.
В результате и дети, и драгоценная рукопись оказались на полу. А, так как дверь никто из них не додумался закрыть, весёлый морозный ветер легко ворвался внутрь, подхватил драгоценный текст пьесы и унёс его куда-то вдаль, в дремучую чащу.
– Ух-ты, кажется, у кого-то скоро будут большие неприятности.
Йенс, сынок господина Фоттейлера, появился как всегда не вовремя. Он был немногим старше их, и, видимо, из-за этого, а также из-за своего долгого пребывания в бродячем театре полагал, что знает обо всём лучше них, и что они должны его слушаться точно так же, как и взрослых. Иных детей в балаганчике не наблюдалось, а потому наверняка знать ребята не могли. До этого Йенс пакостил по мелочи, равно как и они друг дружке, однако теперь всё могло принять совсем серьёзный оборот.
– Отец будет в ярости, – довольно потирал руки Йенс, любуясь этой картиной. – До сих пор мой старик держал вас тут, по доброте душевной, но, увидев, что вы натворили… Он, не задумываясь, вышвырнет вас. Нет, сначала прикажет выпороть, а затем уже выставит на мороз.
– М-меня нельзя пороть, – сразу побледнел Ганс. – Королевских особ пороть не полагается!
– А ты здесь не «королевская особа», – язвительно ухмыльнулся Йенс. – Тут со всех одинаково спрашивают, дорогуша.
– Это всё она виновата! – перевёл стрелки принц. – Затащила меня сюда, и всю вину хотела свалить.
