Почему в названии книги рядом появились слова «сказкотерапия» и «метафора»? Такой вопрос может возникнуть у пытливого читателя, прежде чем он начнет знакомиться с текстом. Поскольку вопрос не праздный, следует на него сразу и ответить. Потому что сказкотерапия немыслима без метафоры, потому что метафора составляет сердцевину сказки, ее ядро, потому, наконец, что сама сказка – это, по сути, развернутая метафора.
Практическим психологам и психотерапевтам (а уж писателям, живописцам, композиторам – художникам, занимающимся любым видом искусства – тем более) давно и хорошо известно, что именно метафора обладает свойством удивительно мягкого и в то же время потрясающе мощного воздействия на человека. А если речь заходит о сказкотерапии, то надо признаться, что без пристального внимания к метафоре это увлекательное психологическое направление превращается либо в банальное и слабо осмысленное развлечение, сводящееся к бездумному чтению сказок, либо в псевдодидактическое извлечение из сказок самоочевидных «уроков», вызывающих оскомину в силу своей тривиальности.
Кто-то может возразить: изучение метафоры в текстах – это прерогатива филологов. При чем здесь психологи? Еще как при чем! Одним из главных (заметим, впрочем, не единственным) инструментов психолога является речь. Метафора в речи позволяет не только украсить высказывание, но и придать новые смыслы тому, что утверждается. А это очень важно при взаимодействии психолога и клиента. Психолог-сказкотерапевт имеет дело со сказкой (мифом, притчей, легендой, былиной, басней и проч.). Ему неизбежно приходится обращаться к материалу, в котором представлена сказка, – то есть к текстам. Следовательно, он вынужден тоже становиться немного филологом. И тут уж без понимания и интерпретации метафоры – никуда!
Часто говорят, что практическая психология сродни искусству. Это действительно так – при условии, что психолог имеет в своем багаже и приличные научные знания. Общение с другим человеком, который нуждается в помощи и поддержке, оказывается для психолога каждый раз процессом отнюдь не конвейерного типа, а уникальным событием. Сказкотерапевт, словно художник мазком, пользуется той или иной метафорой, которая нужна «здесь и теперь» – для этого, а не иного события. Только красками для его «сказочной кисти» выступают различные смыслы, которыми наполняется метафора. И красок этих много. При переносе же зачерпнутых смыслов с палитры на мольберт смыслы эти могут меняться, трансформироваться, приобретать новые оттенки и отблески. Тогда сказкотерапевтическая работа и превращается в искусство трансформации смыслов, которое помогает человеку увидеть свой образ в зеркале сказки и найти себя в мире отношений с другими людьми. И все это происходит благодаря метафоре.
В книге три раздела. В первом раскрываются особенности сказкотерапии как особого практико-психологического направления. Сначала анализируются разнообразные подходы к сказке, существующие в культуре и науке. Затем рассматриваются разработанные к настоящему времени типологии сказок и способы их анализа. Завершает раздел глава, в которой содержатся практические советы о том, как читать сказки детям. Второй раздел полностью посвящен метафоре в различных ее аспектах: ее пониманию и интерпретации, анализу исследований, нацеленных на изучение метафоры, и методам ее практического применения. Особое внимание уделяется психотерапевтической функции метафоры. Третий раздел будет особенно полезен практикам, уже в достаточной степени освоившим теоретические основы сказкотерапии и психологии метафоры. Здесь заинтересованный читатель найдет достаточно богатый набор авторских игр, упражнений, психотехник, созданных при использовании разнообразных видов метафор и сказкотерапевтических приемов.
Раздел 1. Общее представление о сказках и сказкотерапии
1.1. Сказки в культуре и науке
На Руси после принятия христианства враждебное отношение к сказкам было у духовенства, которое не могло примирить их языческий характер с церковными требованиями. Сказки обличались и преследовались наравне с бесовскими игрищами, заговорами, колдовством. Даже в России XVI–XVII веков сказка оставалась неугодной не только священникам, но и литераторам, и ученым. Считалось, что народные сказки распространяют предрассудки и ложные понятия, сказки сравнивались с лепетом младенца, к ним часто относились с пренебрежительностью и насмешкой. Таково же было и отношение к «странным людям», которые в том числе рассказывали эти сказки. Такая позиция была иронично описана В. Ф. Одоевским, современником А. С. Пушкина: «Этих странных людей сначала боялись и уважали, потом жгли и уважали, потом перестали бояться, но все-таки уважали. Нам одним пришло в голову и не бояться, и не уважать их»[1].
В. Ф. Одоевский пытается объяснить происходящее следующим образом. Происходит это потому, что наше мышление и воображение ограничились «мышиным горизонтом» в связи со стремлением установить во всем пределы: составить системы, таблицы, схемы для того, чтобы понять, чем нужно заниматься, а на что не стоит тратить время. Гораздо более важными делами, например, согласно распространенному мнению, является создание систем и моделей «правильного» общественного обустройства. Однако с помощью такого обустройства целое общество становится благополучно, но каждый из его членов страдает. Далее В. Ф. Одоевский с сарказмом пишет: «
