Буэнос-Айрес, сентябрь 2005: вечер трудного дня
Когда Хельга Ларсен забиралась в кабину «Гольфстрим 100», она зацепила каблуком нижнюю кромку дверного проема и едва не споткнулась.
Не удивительно: она очень редко надевала обувь с высокими каблуками, минувший день прошел в делах и волнениях, а последовавшая за ним ночь приближалась к утру.
Еще одна причина состояла в том, что ей было очень, очень не по себе.
Это было очень, очень приятное ощущение; что-то вроде падения, пожалуй – небыстрого, плавного, похожего на долгожданный провал в сон.
Но спать не хотелось, напротив – она чувствовала необычайную ясность и остроту ощущений; иногда ей казалось, что она чувствует озноб.
Поднимаясь в кабину, она всегда оглядывалась на двигатель, расположенный с той стороны фюзеляжа, где трап. Особого смысла в этом не было, так как к ее появлению двигатели были прогреты и, разумеется, работали. И разумеется, это было ясно на слух. Но она все равно, с раннего детства, проверяла – слилась ли в диск спиралька на передних лопастях турбины. Сейчас она совершенно об этом забыла.
Она прошла в кабину; за ее спиной сразу же поднялся трап.
Остановилась в проходе между креслами – она то и дело отключалась от происходящего, забывала, что собиралась делать сейчас. Никогда в жизни она не чувствовала себя так.
– Мисс Ларсен…
Она оглянулась; командир экипажа в дверях пилотской кабины смотрел на нее несколько удивленно.
Она поспешно кивнула:
– Да, отправляемся…
Стащила куртку, положила куда-то, не глядя. Села в кресло перед столиком – ее обычное место, она всегда что-то делала в перелетах, если не спала, и ставила на столик ноутбук – и пристегнулась.
Самолет тронулся. Поплыли назад квадратные бетонные плиты, колеса слабо отмечали их стыки…
Поворот на рулежку, еще немного стыков. Поворот на взлетную полосу. Остановка.
Она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Потом положила руки на колени.
Колготки.
Она засмеялась – почти неслышно в шуме двигателей; она привыкла чувствовать на ногах джинсы, шорты, пластик лыжных штанов, иногда – довольно грязный брезент; странно было чувствовать свои ноги под тканью колготок.
Колготки, весьма необременительное платье и туфли на каблуках. Она стеснялась всего этого, она хотела показать человеку, ради которого летела сюда из Нью-Йорка: это шутка, это игра, не принимай это всерьез; я хочу спрятаться за этой шуткой и позволить себе быть серьезной, но в случае неудачи отступить без проблем. Если тебе нужна правда, ты легко сможешь увидеть ее…
Какая приятная вещь – полная неразбериха в голове! Никакой ответственности перед собой…
Шум двигателей усилился. Самолет стоял на тормозах, разгоняемые двигатели пока не могли стронуть его.
Она стала медленно вести руками от коленей вверх, к кромке платья. У нее сразу пересохло во рту.
Тормоза отпущены!
С раннего детства она всегда ждала этого момента. Особенно хорошо было на небольших аэродромах, где короткие полосы, и взлетать надо быстро. У «Гольфстримов» не лучшая экономичность, зато хорошая скороподъемность…
Ее вжало в спинку кресла, что-то сорвалось с места внутри и полетело куда-то, непонятно куда. Ее ладони остановились на внутренних сторонах бедер рядом с краем платья.
