Пролог. Красноглазая и золотая
Рихард Гершелл, пресс-секретарь реабилитационного центра «Сад-за-оградой», никогда не отличался тягой к прекрасному, и все же предпочел бы, чтобы мертвая женщина в стеклянном саркофаге с проводящим раствором была красива. Марш Арто не была красива в юности, когда он ее знал, и прошедшие годы ничего не исправили. Какой была, такой и осталась – бледная, с костистым лицом и злым подбородком. Только теперь не было зеленых кудрей, а в пустой левой глазнице чернели разъемы, к которым недавно крепилась снимающая повязка.
Он смотрел на синий гребень считывающих игл в ее позвоночнике – от бритого затылка до выступающего копчика.
Эти иглы все из нее вытянули – осколки витража на полу, разноцветные на белом. Горящий дом на пустыре, патетические речи. Закопченные стены, неоновые лозунги. Все секреты – маленькие и большие. Что она ела по утрам, с кем спала и какие позы предпочитала. Что говорила тем соплякам, которые до сих пор ее покрывают, цепляясь за браслеты с сетевым помощником, будто пытаются заглушить настойчивый голос, советующий поступать правильно. Как она потеряла глаз. Где-то там же была история последних дней карьеры Леопольда Вассера.
Все эти никому теперь не нужные секреты.
Рихард Гершелл никогда не любил, а теперь, пожалуй, ненавидел Марш Арто, но все равно предпочел бы, чтобы она была красивой.
– Вы уверены, что вам требуются эти записи? – раздался за его спиной голос доктора Чарльза Эффа.
– Да. Мне нужно проанализировать ситуацию и провести конференцию по итогу, – дежурно ответил он. – Думаю, это хороший инфоповод – трагическая смерть прямо после… совершения подвига.
Это были хорошие слова, легкие и пустые – именно такими он всегда говорил о своих подопечных, пациентах центра, для тех, кто совершил «социально приемлемое» преступление – не тяжелое или непреднамеренное. Рихард умел хорошо тасовать такие слова и играть со смыслами, но сейчас техничная ложь далась неожиданно тяжело.
Он знал, что Марш Арто совершила не одно намеренное, совершенно социально неприемлемое преступление. И до сих пор до конца не понимал, почему все закончилось именно так.
– Снятие данных с трупа стоит дороже, чем этот инфоповод, – резонно заметил доктор. – К тому же не забывайте, что она устроила за пару часов до подвига. В сети сотни записей с обоими… инцидентами.
Рихард обернулся. Чарльз Эфф стоял, засунув руки в растянутые карманы клетчатого пиджака, и в его глазах отражалось голубое свечение саркофага.
– Я уже решил этот вопрос, – глухо ответил Рихард. – Девушка болезненно жаждала внимания, у молодежи с этим серьезные проблемы. Вы же понимаете, почему я хочу сделать акцент на подвиге?
– Не только вы. Легаши были здесь несколько часов назад, та девочка, Беатриса, еще на допросе. Снимают данные с ее помощника. Всем интересно, что за странный… сбой произошел в системе начисления баллов.
– Это не первый случай, – поддакнул Рихард. – Я тоже… провел расследование, если можно так сказать. Обнаружил десятки таких случаев, и до сих пор никого не нашли… Это ужасно, доктор Эфф. Отвратительно. Бедные дети, ну вы знаете. – Он поправил высокий ворот жилета так, чтобы скрыть микрофон. Никакого толка от этого не было, но его раздражала угодливая зеленая лампочка Аби, готового к работе.
– Может, на этот раз найдут, – равнодушно сказал Чарльз. – Вы данные приберегите, может, их потом захотят посмотреть.
– Всенепременно. Что будет с телом?
– Мы его утилизируем, разумеется, – пожал плечами доктор Эфф. – Или вы хотите выкупить еще и труп?
– У нее есть мать, – напомнил Рихард.
– Она давно подписала отказ. Между прочим, она могла и данные перекупить, но ей, на ваше счастье, они оказались не нужны. – В голосе доктора слышалось неприкрытое ехидство.
Интересно, в чем он его подозревал? Впрочем, какая разница – Рихард готов был поставить почти обустроенную квартиру на окраине Среднего Эддаберга на то, что Чарльз Эфф понятия не имел, зачем ему данные с трупа террористки. Ах да, он же не знал, что это труп террористки. Как удачно все складывается, кто бы мог подумать.
Рихард обернулся. Голубое свечение в саркофаге помутнело. Скоро оно погаснет, раствор сольют на очистку. Рабочие отмоют стекло, лаборанты простерилизуют иглы, и от Марш Арто останется прозрачная пластинка с данными от Аби и биометрикой.
Туда ей и дорога.
– Могу я попросить оставить нас ненадолго? – не оборачиваясь, спросил Рихард.
– Конечно. Нежные чувства?
Клетчатое отражение Чарльза Эффа так и не вытащило руки из карманов. И не двинулось с места.
– Как ответственный за имидж центра, я радуюсь, когда его выпускники становятся героями, но как человек искренне скорблю, – глухо солгал Рихард.
И отражение вздрогнуло, расплылось. Послышались шаги и шорох закрывающейся двери.
Рихард окинул кабинет быстрым взглядом. Сесть было некуда, и он, поддернув брюки, тяжело опустился на корточки. Колени сгибались без боли, но туго, а в суставах отчетливо скрипело. Нужно было записываться на очередную коррекцию. А он слишком устал.
– Ты такая дрянь, Арто, – хрипло сказал он, приложив ладонь к саркофагу.
Ее лицо было совсем рядом – прямо у него под пальцами, за прохладной стеклянной коркой. Единственный глаз затянуло мутной пленкой, как у рептилии.
