СОЮЗ ДВУХ СЕРДЕЦ
Действующие лица:
Анастасия Григорьевна Карпищенская
Максимильян Галактионович Аракчеев
Григорий Петрович Карпищенский – отец Анастасии
Катерина Михайловна – мать Анастасии
Галактион Алексеевич Аракчеев – отец Максимильяна
Слуги и служанки
Прохожие
Гости
Чиновник
Доктор
***
Погода шепчет, как всегда.
В апреле снег. Ну дела!
Иду по улице одна.
И впереди настоль худа
Бредёт фигура гордая.
И ветер тот ещё нахал
К его ногам меня вписал.
И он меня опередя:
«Поосторожнее, дитя!»
Худая бледная рука
С перчаткой вмиг рассталася.
И визави, меня смутя,
Преклонился чуть слегка.
Да, кто же ты, скажи мне, а?
Не просто так упала я.
Тебя случайно зацепя.
Но, ветер, не виню тебя.
«Простите, сударь, меркнут очи.»
Ох, этот ветер юго-восточен!
Сей день не мой, скажу Вам право,
Забыв, что кроткого я нрава.
«Вздор!»– игриво молвил франт,
Поправив на шиньоне бант.
«Скажи, куда Вас отвезти?»
Найдя карету по пути.
«Мне в дом Карпищенских, однако,
Не думаю, что будет гладко
Мне с Вами вместе путь держать.
«Отчего же?» – молвил франт.
Словно слышен бой курант.
«Кто вы, сударь? Я вас знаю?
«Как же я страх в тебя внушаю!»
– оскорбился не на шутку франт.
«Лет так дцать назад
Вспомни рыжий листопад.
Отрок был я, ты ребёнок
«Ах, то был ты дьяволёнок!
Кучер стой!»
«Зачем же так?» – возник и понял,
Что … дурак.
И кучер вмиг остановился.
«Негоже оставлять девицу
Средь суетных мужей!»
– «И право, барин!»
– «За ней скорей!»
Не так проста я, скажу вам прямо.
Не потерплю такого срама.
Он был жуткий ловелас
Может пыл и поугас.
Только кто он? Вот сейчас?
Он прохожий, он кутила
По такому хворостина
Плачет уж давно, однако.
«Сударыня! Простите мне мою ошибку!»
– подкрался также, как мальчишкой
За мною бегал он по залам.
С каким-то хищническим оскалом.
Пугал, преследовал, томил
И не раз он мне грозил,
Что я не смею отказать,
Когда просил поцеловать.
При встрече память воскресила,
Как тем вечером пустила
Его в гостиную болвана
Послушать мою игру на фортепиано.
Персты не слушались мои,
В его глазах горят огни,
И по спине холодный пот
А он уставился и ждёт.
Игра неважная моя
На окружение произвела
Слегка сумбурное ощущение.
Я помню то моё мгновение.
Никто не знал иль не заметил,
Что он весь вечер лицемерил
И угождал учтиво он.
И вдруг за дверью раздался стон.
Мне стыдно, стыдно, стыдно, право.
Его влияние – отрава.
Я убежала в парк опять,
Но знала, он будет там стоять.
И лишь завидев белый цвет,
Мы встретились с ним тет-а-тет.
Стоял он гордо, как всегда.
Скромность отроку чужда.
«Откуда в нас эта вражда?»
Как в «Ромео и Джульетта».
Уж не ворожба ли это?
Не достучусь до кавалера.
Молчит…
Он молчит.
И знает, что снова избежит
Моих обид, но с толку будет сбит.
Не в этот раз.
Дам тебе отпор сейчас
И не на шутку рассердясь,
За шевелюру ухватясь.
Кидаю оземь я «врага»
Пусть фигура высока
Билась в конвульсиях за жизнь:
«Ещё хоть раз ко мне явись!» – вопю не слишком силясь.
А он, артист, не сопротивляясь
Моей-то храбрости изумляясь
От всех ударов уклоняясь
Весьма искусно отбиваясь.
И вот он, листопад
И лунный свет, как водопад
Силуэты наши очертив,
На рыжем поприще застыв.
Решил не быть красноречив,
Но всё же возлюбив
И лёгкий стан обхватив,
Этой зазнобы – эксклюзив.
«Послушай!» – вымолвил страдалец,
И приложив к губам свой палец,
Чем срочно вызвал мой румянец
Себе в усладу, злой поганец.
– «На разговор с тобой я вышел,
В ответ презрения услышал.
Да дай же мне сказать, злодейка,
Вертлявая, моя ты шейка!»
– «Покорнейше прошу прощения!
Мой ангел, ты моё спасение.
Я одинокий, так уж вышло.
Но ты понять-то не стремишься!»
– «Взывал тебя я каждый день.
И в первый день я был презрен.
Ты поняла, я – джентльмен…
– «Так что ж сбегал всегда ты в тень?»
И перебив твою же ересь,
Листва опять тут завертелась.
Обдало холодом меня.
И вдруг я вижу, как казня
Себя ты мнишь героем лести.
Но не видать в словах и чести.
Ты слишком жалок был сейчас.
Не поняла твоих гримас.
– «Мне холодно! Зачем мы здесь?
Я откажусь ведь наотрез
С тобой держать беседу дале.
Коль не мечтаешь о скандале».
– «Ну хорошо, пошли домой,
Но разговор и мой и твой
Должён остаться тайной нашей
Нарушишь, будет всё иначе!»
– «Тебе ведь нечем мне грозить.
И не советую шутить,
И душу дальше изводить
И о любви своей твердить».
И ведь слепой тебя поймёт,
Что неосознанно влечёт
Твой разум хочет возразить
И сердце втайне покорить.
И тут всплыла ещё картина.
Принимая дома господина,
Семья, решив устроить пир,
Подать решила всем пломбир.
– «И почему, скажи на милость,
Должна терпеть его спесивость!»
– «Он не спесив» – , сказала мать,
– «Задорен он, какая стать!»
И мать ни чем не убедив,
Сажусь за стол лицо прикрыв.
Не ускользнул мой трюк, однако
Его рука, откинув мягко
Мою фату с лица такого,
Что испугала, право слово
Не сколь его, сколько гостей,
Но я держусь: «Скорей! Скорей!»
Скорей кончайся этот пир!
Так надоел его мундир!
Сидеть тут с ним такая мерзость
В его глазах прикрылась дерзость.
Коварство зреет. Вижу я.
Его же тянется рука,
Не дав мне встать из-за стола.
Как змей запястье обвела.
– «Постой! Уместно ль так сбегать внезапно?»
Ещё и спрашивает гадко.
И с неохотой я опять
Сажусь открыто воздыхать.
А гости пляшут и танцуют
Друг другу счастье там даруют.
И вдруг меня, схватив за кисть
Повёл на танец этот «принц».
