Игла на конце тонарма с лёгким треском опустилась в виниловую канавку. Грампластинка с портретом Эдит Пиаф крутилась в красном раритетном чемоданчике, наполняя квартиру музыкой.
Лавр встряхнул смятое полотенце, отчего то развернулось, и пошёл к душевой. Он перешагнул низкий бортик, подпевая:
– Нон! Рья дарья-я-я…
Вопреки вчерашним настройкам, горячая вода ошпарила его грудь, и он резко, почти до визга повысил октаву:
– Нон, же не регрета рья-я!
Не успел Лавр намылиться, как кто-то мощный выбил из его лёгких воздух и выдернул на холод. Рот застыл в беззвучном крике, кожа покрылась мурашками. Бугай в каске и комбинезоне службы безопасности вытолкал его в комнату, где четверо других охраняли периметр. Балаклавы скрывали их лица, а дула оглушающих пистолетов целились в хозяина квартиры. Одинаковые, как игрушечные солдатики, они сверлили его взглядами до тех пор, пока командир с кустистыми седыми бровями не махнул рукой и все разом не опустили оружие: голый тощий парень не представлял для них угрозы.
Съёжившийся от холода и шока, он прикрывался одной рукой, а другой отводил намокшие пряди со лба. К счастью, руки ему в этот раз не заломили.
Липкая пена сползала по его коже, капли скатывались с затылка на спину и звонко разбивались о пол. Лавр едва держался, чтобы не вздрагивать от сквозняка и дразнящих резких движений, которыми ему специально действовали на нервы. Но захоти они прибегнуть к насилию – уже бы избили. Значит, лишь пытались припугнуть. Эта мысль помогала ему сохранять связь с реальностью, хотя пугало другое.
Всё, что случалось на станции, происходило с одобрения Фирса. Точнее, по его приказу. «Самодеятельность» если и проскальзывала, то крайне редко. Он был искусственным интеллектом, который контролировал инфраструктуру, социальные службы, разрешал мировые споры и не позволял городу, висящему на горизонте событий чёрной дыры, пасть в сингулярный колодец. Жители слепо доверяли ему. Теперь же благополучие отдельно взятого человека висело на волоске его алгоритмов.
– Анисов у нас, – доложил в рацию седобровый командир. Парень узнал его.
В ответ прозвучало невнятное шипение. У Лавра слишком сильно стучало в висках, чтобы разобрать слова. Но не так громко, как в первый раз. После того, как пропал Володя, к нему приходили трижды: когда его не было дома, а вернувшись с работы, он обнаружил полную разруху и весь вечер раскладывал вещи по местам; когда он лежал в тёплой постели и читал книгу; когда он готовил, и мясо на сковороде в тот день сгорело до состояния подошвы.
Исчезновение друга превратило его жизнь в череду допросов и обысков, как будто взрослый мужчина мог прятаться в его бельевой корзине. Не отправь Володя того злосчастного сообщения, может вояки бы уже отвязались. Последним, что написал он месяц назад, было: «Я ТАКОЕ узнал… Ты не поверишь!»
– Так точно, – пробубнил военный, схватил Лавра за плечо и поволок на улицу.
На полпути он остановился, бросил быстрый взгляд на Лавра и, словно уколовшись, сказал одному из подчинённых:
– Дай ему, чем прикрыться.
Полотенце небрежно бросили прямо в лицо Анисову, а его самого тут же выставили за дверь. Они даже не утрудились её закрыть. Шершавый тротуар царапнул босые ступни. Не разбирая дороги, Лавр упёрся коленом в скамейку и поморщился от боли.
Он радовался, что искусственная ночь ещё не закончилась и никто из соседей не видит его в одном полотенце на узкой улочке, со скамейками, стоящими спинками друг к другу – по одной напротив каждой двери. Но его гнев стал стремительно нарастать, надуваясь, как ядерный гриб, стоило взглянуть в окно, единственное в районе, где горел свет. В беззвучной злобе Лавр взирал на то, как его дом переворачивают с ног на голову под переливы французского шансона.
Музыка вторженцам нравилась: мало у кого был настоящий виниловый проигрыватель. СБшники вытряхивали всё из ящиков, сбрасывали на пол подушки и постель, разворотили гардероб, просвечивали ультрафиолетом кладовку. Когда они покусились на святое – его коллекцию винила – он не выдержал и ворвался внутрь.
Сначала его даже не заметили. Не желая, чтобы кто-то ещё прикасался к пластинкам, он раскидал нетронутые по полу и сказал:
– Вот, нету тут ничего. Зря стараетесь.
Лавр сгрёб тонкие картонные коробки и отодвинул их в свободный угол, выхватил у оторопевшего вояки последнюю и бросил к остальным. Бугай шагнул к нему и уже открыл было рот, как Анисов на корню оборвал его возмущённый выпад:
– Да ладно, ребят, ну не в шесть утра же!
– Твоё присутствие здесь не требуется, – глухо заметил командир. – Слушай сюда…
– Да мне по боку, дядь Глеб. – Отрезал он. – Дайте одеться, я на смену опаздываю. А потом делайте здесь, что хотите: умеете вы не особо много, только бардак устраивать.
– Какой я тебе дядь Глеб?
– Тот, который муж маминой сестры, тёти Гали. Как будто я вас всех не узнаю в этих балахонах! Не надо держать меня за идиота.
Уже более сдержанным тоном командир спросил:
– Да где же тебя искать потом, если что нароем?
– Во-первых, не нароете. Во-вторых, вы знаете, где. Со станции я точно никуда не денусь.
– Другой-то как сквозь землю провалился. Ладно. – Согласился он. – Иди отсюда.
