1. 1991 год, двенадцатое апреля
Испания. Приморский городок Сан-Педро. Оздоровительный бассейн «Талассия» на окраине города. Йодистый аромат подогретой морской воды.
Я иду по коридору, разделяющему голубой оазис бассейна и многочисленные кабинеты спа-процедур. Моё тело, разомлевшее от долгого купания, торопится покинуть влажные пределы Талассии и окунуться в прохладу вечернего морского бриза.
Прямо передо мной из бокового прохода вышаркивает огромный сутулый старик и, покачиваясь на худых жилистых ногах, направляется к выходу. Его походка напоминает колыхание шлюпки в волнах на короткой береговой привязи.
Ускоряю шаг, пытаюсь обойти старика. Не получается. Сила, похожая на взаимодействие однополярных зарядов, отбрасывает назад. Пробую вновь. И вновь старик не подпускает меня.
Ах, так! Демонстративно перестаю куда-либо спешить. Если честно, мне и спешить-то некуда. Вторую неделю не случилось найти хоть какую-то работу, а безработица, как известно, затягивает человека в топь хронического безделья. Да-да, чел, озлобленный затянувшейся хроникой (говорю ответственно), способен на очень нестандартные поступки. К примеру, он пускается в частный сыск. Зачем? – Неважно. Сыскарь, как комар, высасывает из объекта непонятку и сцеживает её в свои пустые умственные пазухи. Отлично сказано! Что ж, сыск так сыск – решено! Чем я не Шерлок?
– Хэй, Огюст! – окликает меня дружище Холмс. – Тебе двадцать лет! Помни: жизнь – игра. И в этой игре ты обязан играть на выигрыш независимо от окончательного результата!
* * *
Это что же получается? Я, Огюст Родригес Гарсиа, озлоблен хроническим бездельем?! Хорош, нечего сказать! Окончил лучшее вachillerato1 в Сан-Педро. Сам сеньор Пабло тискал меня в объятьях и шептал в ухо: «Иди, сынок, пусть дорога укажет тебе путь к счастью!» Какая дорога? Всюду, где я ни пытался устроиться на работу, холёные менеджеры лапали мои документы и отвечали, лыбясь, как раздавленные помидоры: «Сеньор Огюст, очень сожалеем, но ваше досье нас не убеждает. Позаботьтесь обзавестись протекцией».
Протекцией! Где я возьму протекцию? Мой отец – великий умница, но он простой рыбак и не вхож в денежные кабинеты. А протекция сеньора Пабло им нужна как на базаре тухлая рыба. Вечно, мол, этот школьный нянька пристраивает своих бездельников в тёплые местечки. У-у, сволочи раздавленные…
Перевожу взгляд на объект сыска, вернее, на его лысый затылок. Примечаю необычайно развитые теменные бугры. А старикан-то непростой! Помню, на уроках психометрии модница Эльза утюжила нас цитатами из какой-то тёмной книжонки: дескать, развитые теменны́е кости указывают на наличие в экстрасенсорике человека паранормальных способностей. Чушь собачья, но я запомнил. Может, потому, что отец часто говорил мне: «Где бы ты ни был, наблюдай человека, так познаешь самого себя».
Ну вот, пока я припоминал бородавку на шее Эльзы и то, как она прятала её под крохотный шарфик-арафатку, старик набрал крейсерскую скорость и метров на десять ушёл вперёд. Э-э, дырявая субмарина, так дело не пойдёт! Прибавляю в скорости, злюсь: сеньор Огюст, ты сегодня сыскарь и не валяй дурака – Fac quod debes, fiat quod fiet!2
Как гребцы на двухместном каноэ, мы синхронно движемся друг за другом по извилистому коридору и через пару минут оказываемся в просторном вестибюле. Старик останавливается возле стойки ресепшн, что-то говорит консьержке, та улыбается и подаёт конверт. Мой «визави» долго рассматривает депешу, видно, собирается с мыслями, затем размашистым движением вскрывает печатку и погружается в чтение. По мере того как его глаза перебегают с одной строки на другую, корпус старика медленно разворачивается в мою сторону.
– Внезапно он прекращает читать и… Я едва успеваю увернуться от выпущенных в меня двух колких смоляных стрел и сменить на лице выражение охотника на гримасу беззаботного гуляки.
В вестибюле много народа и довольно шумно. Стрелы не ранили мои роговицы. Быть может, они предназначались кому-то другому, о ком сказано в депеше? Дальнейшие события показали, что я ошибался, – стрелы предназначались мне. Однако сейчас эта ошибка лишь добавила моим действиям уверенности, вернее, наглости в исполнении задуманного сыска.
Почти не таясь, я наблюдаю, как старик тщательно мнёт бумагу и затем резким движением бросает комок в урну, будто освобождается от тягостной нужды. С минуту стоит неподвижно, затем расправляет сутулые плечи, выпячивает подбородок и, выпустив в мою сторону ещё одну стрелу «с прищуром», решительно направляется к выходу.
Следую за ним. Эпизод со стрелами беззаботно рассыпается в памяти. Так волна при ударе о волнорез крошится на миллионы незначащих брызг и перестаёт существовать. А ведь только что она, как всякая большая форма, обладала уникальным внутренним содержанием…
* * *
Наше «двухместное каноэ» пересекает бурлящую гавань вестибюля, минует «пороги» выходных дверей и оказывается на ступенчатой отмели огромного уличного океана. Я крадусь метрах в шести от старика. А он всё время прибавляет шаг, будто сбрасывает с сутулых плеч мне под ноги мгновения своей прожитой жизни.
