Глава 1. Утро на керамзаводе
Ветер сушит кожу, жжет и без того красные глаза. Шум деревьев мешается с гулом в ушах.
Я сам как дерево. Стою качаюсь тут под угрюмую болтовню криминалистов и звуки полицейских сирен. Трухлявое облезлое уставшее дерево с двумя глубокими дуплами вместо глаз. Мертвый полутруп, как и все в понедельник утром. Оживу только от живительного эликсира под названием кофе. Напиток богов. Будит, дает силы жить эту жизнь, наполняет желудок приятным теплом. Самое то для раннего подъёма.
Но сейчас в моём желудке нет ничего кроме раздражения и утреннего стакана воды. Пить воду натощак ведь полезно?
В разбитое окно влетает очередной поток ледяного ветра. Морщусь, потирая плечи. Да, середина сентября погодой не радует. Докуриваю сигарету и тушу об один из давно остановившихся станков. “Ух ты ж!” Ледяной металл неприятно обжигает пальцы. Прямо над носом причина моего столь раннего подъёма, а следовательно, и раздражения. Висит, болтается. Голова в черных кудрях опущена на узкую мальчишескую грудь в забавном оранжевом свитере. Трогаю за руку. Ладошки синюшные, но не ледяные. Значит умер не так давно. “Бедняга, – вздыхает подошедший ко мне Иваныч, старший криминалист. – Молоденький совсем, вся жизнь впереди. Была. “Да. – Отвечаю, но не поворачиваюсь. Сил нет. – Ему лет пятнадцать не меньше. В таком возрасте только с друзьями уроки прогуливать, да за девчонками бегать. А он вот, на заброшках зависает. Не та нынче молодежь пошла”, – смех сам вырывается из груди вместе с сухим кашлем. Иваныч смотрит на меня странно, а потом тоже хихикает, только как-то вымученно. Вы не подумайте ничего такого, я не злой человек и над чужой бедой издеваться не посмею никогда. Но в нашей профессии без смеха не выжить. Если будешь ко всему серьезно относиться, через годик работы с вот такими вот делами, сам в петлю полезешь. “Как снимать то будем?” – спрашиваю, вытирая слезящиеся глаза. “Да щас пацаны стремянку притащат, веревку срежем и вместе с трупом унесем.” “Давайте только быстрее, меня уже всеми семью ветрами обдуло.”
О боги, пусть это будет просто самоубийство!
***
Бледно-зелёные облезлые стены, протëртый ботинками пол, столы из ДСП, гудящие жестяные коробки, люди с высушенными компьютером и пыльным воздухом глазами. Всë мешается, сливается в одну серую комковатую жижу. Как манная каша в детском саду.
Бррр. Желудок скрутило словно в стиральной машине. Как же хочется есть.
Всë плывёт. Хватаюсь за столешницу и грохаюсь задницей прямо в просиженное веками углубление в кресле.
Как же холодно. Отопление в это обветшалое с годами здание дают только к декабрю, поэтому каждый согревается как может: кто-то тащит сюда обогреватель, кто-то превращается в капусту, надевая сто слоëв одежды, а кто-то, как, к примеру Васëк за столом левее – греется коньячком. Вон как его от тепла разморило, вторые сутки в отделении спит. Надо проверить не завонял ли.
Сзади кто-то подходит. Я не вижу, даже шагов не слышу, но чувствую – кто-то крадётся. Подрываюсь с места как кипятком ошпаренный.
Софочка сзади меня тоже дёргается и выпучивает свои оленьи глазки.
“Ой, это ты!” – становится как-то неловко. – “Прости что напугал, не выспался просто. Чего хотела?”
Отойдя от испуга, девушка подходит ближе. Наманикюренная ручка нервно постукивает по железному корпусу компьютера:
“Тебя Олег Витальевич звал, просил срочно подняться.”
“А, хорошо, сейчас.” – Всё также неуклюже откланиваюсь и ухожу.
***
Тик-так тик-так.
Круглые, в жëлтой окантовке часы отбивали половину десятого. В такт им, нервно постукивал пальцами по столу седой и лысеющий генерал-полковник Витальевич.
“Проходи, Серёжа, присаживайся”, – прокряхтел он, как только я переступил порог облезлого кабинета.
“Доброе утро, Олег Виталич, по какому поводу вызвали?” – плюхаюсь в кожаное кресло, подавив желание приложиться головой об исцарапанный стол.
“Сегодня утром на керамзаводе вы обнаружили труп мальчишки. Криминалисты ещё не приступили, а Костик только через два дня из больничного вернëтся”, – начал он, потирая глубокую морщинку на высоком лбу. – “У нас в отделении все либо заняты, либо полумëртвые. Думаю, ты понимаешь к чему я клоню”.
Вот же черт. Ну почему именно я?!
“Вы хотите, чтобы я расследовал его смерть?”
Начальник согласно кивнул головой:
“Ты сам понимаешь, больше некому. После кончины Женьки ты остался единственным, кто может это сделать”.
“Понимаю…” – закрываю глаза ладонями почти ложась на треклятый стол. Память достаëт из пыльных ящиков воспоминания о друге. Женек был прекрасным следователем и человеком. Один из немногих оставшихся здесь, кто не забил на свои обязанности. Как же так все повернулось?
“Конечно, для всех нас будет лучше если это будет очередное самоубийство, и не придётся ничего раскапывать. Но если что, постарайся раскрыть это дело. Ты ведь тоже когда-то был лучшим”.
“Хорошо”, – поднимаю голову и впервые за весь наш разговор смотрю Олегу Виталичу в глаза. Усталые, хмурые, скрытые за сотней морщин глазëнки.
Он тоже дерево. А точнее пень. Старый, трухлявый, уже давно переставший быть живым пень. Ни веточек, ни листьев не разрастается из остатков его ствола. Из жизни в нем только поселившиеся в его утробе муравьишки-мысли. Прислушиваюсь. Слышу слабый звук. Пень тоже скрипит, но не от ветра, а скорее по привычке.
