ПРОЛОГ
В ночи особняк напоминал скалящийся череп. Таращился черными провалами окон-глазниц, скрипел редкими зубами-досками, там, где окна были заколочены. Вокруг черными ломаными тенями шуршал, шелестел непомерно разросшийся сад. Старые яблони протягивали искореженные временем и ветрами ветви к холодной луне, и земля была усыпана гниющими яблоками, которые никому не были нужны. Откуда-то издалека, из Роутона, доносился надрывный собачий вой.
Сидя на толстому суку прямо над острыми пиками ограды, Алька поежилась. Если бы не знала, что особняк обитаем, ни за что бы не полезла. Слишком жутко, кровь стынет в венах, кажется, что бродят по коридорам бледные призраки и выглядывают в окна, те, что на втором этаже. Окна на первом были заколочены досками.
И, тем не менее, Алька точно знала, что особняк не пустовал. Несколько дней она только и занималась тем, что просиживала в придорожных кустах, наблюдая и делая определенные выводы. В особняке, что возвышался мрачно над старым садом в паре миль от Роукона, жил пожилой ниат и такая же пожилая ниата. Они не были богаты, нет. Особенно если судить по протертому на локтях сюртуку мужчины и шляпе, вышедшей из моды наверное еще до рождения Альки. Старушка еще старалась прихорашиваться, но свежие воротнички, которые она пришивала к платью, тоже были безнадежно стары – собственно, как и их хозяйка. За особняком они почти не ухаживали, почему-то держали окна внизу заколоченными. Ниата в саду, где позволяло место, разбила небольшую грядку, и растила там капусту и морковь. Собственно, уже и урожай собрала. Осень ведь.
Алька и сама не знала, на кой сдался ей особняк. Да и совесть неприятно царапала под грудиной, цепляя тонким когтем чувствительную струну. Она не собиралась пускать стариков по миру. Возьмет совсем немного, может быть несколько серебряных ложек. На вырученные деньги они с Тибом спокойно перезимуют – ну, если будут очень скромно жить. А еще Тиб часто просил пряник, вон тот, какой мама часто покупала. Алька же не могла купить Тибу пряник в виде скачущего конька, отчего чувствовала себя последней дрянью. Обещала ведь, что будет заботиться о Тибе. А получалось плохо.
Вот так и оказалась она ночью рядом с особняком. Сидя на толстом суку над острыми пиками чугунной ограды, Алька слушала ночь. Наверное, старики легли спать. А собак они не держали. Поразительная беспечность. И у нее все получится, как и предыдущие разы, как и в других домах. Алька была тощей, легкой и мелкой, так что могла без особых затруднений пролезть и в приоткрытое окно, и даже взобраться по заросшей плющом стене. Последнее, как она подозревала, было наследием двуликости. Даже печать Надзора не вытравила из нее сущность проклятых крагхов. Да-да, тех самых, что жили за Пеленой и время от времени нападали, похищая и мужчин, и женщин. Альке не повезло родиться двуликой. Да ей вообще мало в чем повезло.
Впрочем, можно сколько угодно сидеть на ветке и размышлять о несправедливости судьбы. Денег от этого не прибавится. И Алька решилась: аккуратно перебралась внутрь ограды, повисла на руках и неслышно спрыгнула на землю. Под башмаком сочно хрустнуло раздавленное яблоко.
Она замерла, все еще прислушиваясь. Пахло сыростью, землей, яблоками.
Не верилось, что все будет так просто.
Старики не держали собак, но это вовсе не значило, что они не пользуются иными охранными средствами. Гильдия магов торговала недорогими артефактами на все случаи жизни, и Алька даже купила один такой, от грудной лихорадки, повесила на шею Тибу. Обещала вырастить мальчика, значит вырастит.
Она крадучись двинулась к дому, обходя его, выискивая черный ход. Сбоку одно из окон тускло светилось, наверняка там и была спальня стариков. Алька вздохнула. Несколько серебряных ложек – и она уйдет. Если бы не Тиб, все было бы куда проще. И ей легче. Хотя не факт. Тогда бы она все равно стала перед выбором – воровать или продавать себя. А на работу тех, кто с печатями Надзора, не берут. Двуликих терпят, но при этом тихо ненавидят.
Дверь черного хода оказалась заперта, но Альку это не смутило. На втором этаже она увидела, что оконная рама чуть приподнята. Образовалась щель, в которую Алька могла протиснуться, а там… главное, не заплутать в чужом большом доме. Она похрустела пальцами, разминая их, подошла к стене и привычно-ловко, цепляясь как муха за малейшие неровности в старой стене, забралась к окну. Снова прислушалась. На ветру поскрипывало, шелестело, шуршало. Альке почудились голоса где-то в доме, она осторожно заглянула в окно – но там была кромешная темень. Ни души, ни огонечка. Девушка выдохнула, подтянулась на руках и все так же неслышно вползла в окно, уперлась ладонями в пыльный пол, затем спустила ноги и тут же собралась в комок, готовая к немедленному бегству.
Ничего.
Пахнет пылью, сыростью, заброшенным домом. Сидя на корточках, Алька с интересом рассматривала обстановку комнаты, в которой оказалась. Ну а что, комната как комната. Мебель в тканевых чехлах. Люстра на потолке тоже обмотана тюлем, с нее в лунном свете еще и свисают космы пыльной паутины.
