– Мы не можем так поступить!
– Он посмеялся надо мной! Он отверг своего бога! И сейчас вы хотите, чтобы я воззвал к его благоразумию?! Он принял решение. Пусть теперь сам взывает ко мне!
– Всё можно изменить.
– Я никогда не отказывался от своих слов, тем более – данных Эрве. И я сдержу обещание…
– Не верится, что весь этот ужас закончился… – грустно вздохнув, прошептала Эмилия, усаживаясь поудобнее на мягком резном кресле, обитом переливающейся шёлковой тканью цвета чистого полуденного неба.
– Это точно, – уставившись на огненный закат, ответил Флаури.
На широком балконе замковой башни, куда Тимбертон часто приводил маму полюбоваться закатом, можно было потеряться в изобилии цветов и изяществе мастеров, принимавших участие в создании уютной атмосферы. Каменные перила, украшенные резьбой и ковкой, гербы и символы королевской власти на стенах, причудливое многоцветие распустившихся бутонов, пьянящих наперебой немыслимыми ароматами – великолепие, достойное короля.
Здесь Эмилия чувствовала свободу и духовное раскрепощение. Ей были неинтересны труды строителей, художников-декораторов и других ремесленников. Она могла часами дивиться лишь чудесам природы, разговаривая с самым родным человеком. Последние годы дались женщине весьма непросто, несмотря на то что Флаури был рядом каждый день.
Верховному паладину, конечно, было известно, что смерть Зарбасунира и его сыновей вряд ли остановит беды Эруада, а последний разговор с Валмалинором и вовсе поставил под сомнение будущее мира; говорить об этом матери он, естественно, не решался.
– Ты в порядке? – задала в очередной раз беспокоящий её вопрос Эмилия. Флаури задумчиво кивнул.
Те два года, что они прожили в Даллор-Куре, были самыми счастливыми с тех пор, как семью настигло несчастье в Веорне. Город давно оправился от атаки имперцев во главе с Проклятыми гномами. Жители вернулись к повседневным делам, постепенно обустраиваясь за пределами каменных стен. Налаживались торговые связи, в города вернулись ярмарки и праздники. Наконец, на лицах жителей засияли улыбки, а детишки веселились на улицах дни напролёт.
Орки вновь обосновались в ШруанУре и даже, говорят, завоевали Чудо. Эпическая была битва! Грифон Дымчатого Неба оказался повержен в первый же день. Видимо, растерял за минувшие годы всю свою силу. Правда, орки оказались единственными, кто в то время ещё надеялся на Сарветанг.
Гномы так и не смогли выбрать нового Эрве, ведь Чудо Хагерита в назначенный день не ожило. Они были поражены печальными новостями из Срединных земель, что принесла на лапке белоснежная голубка. С тех пор от них – ни слуху, ни духу.
Эльфы вернулись в Эдиан, а дриады устроились возле Чуда Эйрдалла. С людьми, благо, территориальных споров не возникло. Хоть Флаури и наказал освободить чудесные земли, богатый люд мог и ослушаться. К счастью, тамошний новый король смог урегулировать все разногласия.
После новостей о произошедшем в Цитадели Мира дриады предпочли жить в Эйрдалле, несмотря на то что близость Чуда никак не помогала. Всё же родные земли греют сердце, хоть в Эдиане и остались густые зелёные леса, что однажды стали для нимф вторым домом.
Постепенно возрождалась жизнь в крупных городах Алакорна. Люди возвращались в свои дома; кому повезло – в нетронутые. По велению Флаури следопыты отыскивали бежавших в горы и леса, чтобы сообщить радостную весть и помочь вернуться. Правда, не всем эта идея оказалась по нраву. Раз уж не смогли однажды войска короля отстоять неприкосновенность городов, то смысла возвращаться за ненадёжные стены некоторые не видели. Такие остались в облюбованных пещерах и труднопроходимых лесных массивах, держась подальше от суеты и шума. К жизни без удобств привыкнуть довольно сложно, но подобная романтика быстро завораживала, и отказаться от своеобразной связи с матерью-природой оказывалось нелегко даже самым прожжённым городским жителям.
Вьорны продолжали влачить жалкое существование, давно смирившись с изгнанием. Они не оставляли идею беспрекословной защиты Цитадели от тех, кто однажды всё же придёт с Осколком в руках в надежде вернуть его нечестивым богам. Правда, эта идея за века превратилась в смысл жизни каждого вьорна. Теперь кольцо сомкнётся плотнее. Теперь к Цитадели без ведома не сможет пробраться ни единое живое существо, способное нарушить устоявшиеся законы болот.
Разговора с предводителем вьорнов тогда не вышло. Все Змеи как-то разом исчезли, растворившись в густом лесу. Даже тот самый четырёхрукий в капюшоне не соизволил внести ясность в происходящее. Видимо, решение Флаури поведало им об истинных намерениях четвёрки друзей, и даже не пришлось ни о чём говорить.
В тот момент вдруг стало как-то резко тихо. Змей поглотил лес, птицы замолкли, ветер затаился меж деревьев, чьи кроны тоже словно замерли. Только запах морозного утра будоражил обоняние. Чувствовалось некое душевное опустошение, словно нет больше цели, нет больше того мира, за который они сражались последние несколько месяцев. Но в то же время из глубин сознания крался страшный зверь, – страх, – что гнал алую кровь по артериям всё быстрее и быстрее, что сжимал сердце в маленький комок, не давая забыть сказанное Валмалинором.
