Пролог
Обоз
Конец марта 1225 года.
Пограничье с Литвой.
Новгородские земли
Высокое солнце над холодным полем. Шепотом пороши отглажена, бела и слепа снежная ширь. От литовских пределов настырно торит завьюженный путь обоз. Из леса видно далеко – у самого окоема чернеют лошади и люди; исчезли – в овраг скатились. Вновь появились – по ложбине ближе к лесу подошли. Растянулись в тридцать саней. Густо из ноздрей тяжеловозов пар валит, над спинами клубится. Мужики в тугих шубах бредут. Рядом бегают мальчонки, под горку толкают сани, смеются. Голоса эхом расщепились, слов не разобрать…
– Что скажешь, дед, наш обоз или литовский?
– Кажись, наш, хозяин.
– Подождем. Если не новгородцы, пристраивать не будем.
Говорили двое, притаившись на краю лесного оврага. Дед стянул зубами рукавицу, потёр глаза.
– Ослаб я очами, хозяин. Не вижу, что за шапки на мальцах?
– Ишь, ослаб! Так и я не вижу… – заулыбался хозяин. Густая борода его, окунаясь в снег, взмокла, усы заледенели под носом. Светлые очи лукаво блеснули. – Снежку что ли поесть? Пить хотса… Належимся тут, а завтра горячка скрутит. Небось, и жажда оттого …
– Тогда не понятно – зачем лежим? Просто так что ли к обозу пристроиться не можем?.. – укорил дед.
– Не можем. – Твердо произнёс хозяин.
Дед не унимался:
– Даже, если Литва едет. Что проку с нас? Пристанем, как простые люди. То, что мы лазутчики, на лбу не написано. Не лихие, не ратные – христиане православные. Вместе веселее!
– Будь мы одни, так пристали бы, хоть к немцам. Дай Бог, по-немецки оба с тобой разумеем. С нами же все ученики наши, все богатство наше! Я их животы «на авось» не положу…
Позади скрипнул снег. Утопая по колено в сугробах, к ним пробирался из лесу мальчик. Дед обернулся и зашипел:
– Куда лезешь?! Лягай, тебе сказано!
Малой немедля упал и подполз ближе.
– Зачем явился? – строго спросил хозяин. – Сказано, в лесу ждать!
– Ребята заволновались, учитель. Уж больно вас долго нету… – заговорил запыхавшийся малец.
– Наш обоз, новгородский! – встрял дед. Хозяин взглянул в сторону ближних саней.
– И еще… – продолжил мальчик. – Ребята завидели стаю воронья над лесом.
– Где? – нахмурился хозяин. Дед поднял глаза к синеве.
– Отсюда не видать. Они там, – мальчик показал за спину, – с той стороны кружат, галдеж устроили. Мы и заволновались…
– Может обоз их всполошил? – заметил дед.
– Не похоже. – Задумался хозяин, оглядывая склоны оврага. – Ты вот что, – обратился он к мальцу, – ступай к ребятам, успокой их, и пусть сидят, не шелохнуться. Мы еще тут покумекаем. А если чего, бегом сюда…
– Ну? – спросил хозяин у деда. – Что скажешь?
– Мало ли чего привидится. – Отмахнулся тот. – Кто еще кроме нас тут может быть?
– А отчего воронье всполошилось?
– Кто их знает?! Лисица рыщет, может медведь весенний бродит. Леса-то дикие, нелюдимые…
Хозяин подозрительно продолжал оглядывать заросли по краям ложбины.
– Хорошее здесь место для засады… Вот что я думаю. Может, разбойники?
– Это верно. Тут и притаиться просто, и со склонов вдарить в самый раз…
– Вот то-то!.. Глянь, справа елка вздрогнула.
Напротив, в лесной чаще, еле уловимо закачались ветви.
– Кто-то там есть.
– Может кабан?
– Да нет, не кабан…
Кто-то зашевелился и замер в глубоком сугробе. Всего лишь мелькнул. Но они успели распознать в пне под лапником лицо и попятились за кусты. Человек их не заметил, его манил приближающийся обоз. Он пристально вглядывался, щурясь от ослепительной дали. Впалые щеки темнели грязной щетиной. Широкополый шлем низко сидел на голове, присыпанный для неприметности снегом.
Хозяин с тревогой прошептал:
– Не разбойник это, ландскнехт, похоже. Вишь, поля шлема широкие?
– Высматривает, злодей, добычу. – Старый перекрестился. – Господи, помилуй!
За спиной ландскнехта, разодрав тишину криками, вспорхнули из глубины леса птицы.
– Ползи к ребятам, будем уходить! А я помогу купцам и догоню вас… – сказал хозяин, подтащив к себе, завёрнутый в тряпицу лук; быстро развязал тесемки, размотал тетиву. Перевалившись на бок, одним рогом ореховой кибити1* упёрся в ступни ног, на другой – с силой навалился всем телом. Лук загудел, выгнулся, тетива напряглась, замерла. Он вставил в паз стрелу и посмотрел на обозников. Те, не замечая опасности, зевали, сонно глядели на суетных птиц над лесом. Хозяин поднялся на колени, прицелился. Замёрзшая на морозе жила, лениво вытягиваясь, захрустела. «Сейчас мы вас разбудим!» Он распрямил спину, замер… пальцы побелели, а белый пух оперения прилип к волосам бороды… тетива резко хлестанула.
От избытка скорости стрела перекосилась в воздухе, но, успокоившись, вошла в ровный полёт – запела, запела и стукнула в обледенелый полоз передних саней. Мужики спохватились, забегали, стали перекликаться. Задние побежали в голову обоза, посмотреть, а передние, сообразив, кинулись к оружию.
«Чо рты разинули?! Хватай дубины!…» – орали простужено. Опрокинули сани, перегородив дорогу. Товар не жалея, валили на снег. Наскоро распрягали, снимали оглобли. Упряжь оставалась висеть неубранная, вожжи расхлестались. Бабы охали, спешно передавали топоры. Мальчишки выволокли старый круглый щит, сколоченный из темных досок.
