В самом начале спешу сказать важное.
Этот роман основан на реальных событиях. Точнее – на событиях моей жизни: той, которая была до сего дня. Этот роман – её итог.
Это роман-благодарность.
Я шла к нему всею жизнью. Мне надо было родиться у такой вот мамы, иметь в предках такую прабабку и такого деда, хорошенько попить, покуролесить, наломать дров, разрушая свою жизнь. Я ходила по краю пропасти, балансируя, срываясь, летя на дно. Меня подхватывали – вытаскивали, поднимали, ставили на ноги.
Я встречала людей – разных: плохих и хороших, – и все они важны. Они вели меня, направляли. Ни один вздох, ни одно слово, ни один поступок не исчезают в мире бесследно. Всё оставляет свой след. Двигает хоть на капельку в ту или другую сторону.
Я долго шла под руку с алкоголем – поначалу моим другом, а потом – моим врагом; поначалу моим праздником, а потом – моим адом.
Я делала плохое, несла зло людям. И мне делали плохое. Мы предавали друг друга, обманывали, обижали, бросали.
Я просила прощения и прощала.
Я расточала и теряла.
Я отдавала, дарила.
Я находила, брала и сберегала в сердце.
Я обещала и снова срывалась.
Училась, менялась.
И наконец – я трезвая. Семнадцать лет живу без алкоголя.
Ещё несколько лет назад я не была готова писать об этом. Есть такая фраза, которая встречается у святых старцев: «Сердце человека обдумывает путь, а Господь управляет шествием его». Я поняла однажды, что написать этот роман – поручение мне. Я так считаю, так чувствую, так верю. И потому я осмелилась, смогла открыть рот, сказать и написать всё это. Это страшно, это осуждаемо: алкоголизм – стыдная болезнь, позорная.
Почти все герои моего романа так или иначе связаны с алкоголем – зависимые и созависимые. Здесь и женский, и мужской алкоголизм, здесь и путь к трезвости, и срывы в алкогольный ад, здесь и созависимость близких, и жизнь ребёнка в семье алкоголиков.
Мне жизненно важно было соткать этот ковёр. Все люди, все встречи, все провалы и взлёты стали нитями для полотна моего романа. Я хотела вплести туда, соединить моих дорогих живых и ушедших. Я сделала это для моих детей, моих родителей и той прабабки-колдуньи, о которой, наверное, никто не молился из-за всего зла, что она принесла людям. Этим романом я собирала свою жизнь. Я как будто излечивала своё прошлое. Сгребала осколки и золотой нитью склеивала чашу. С Божией помощью.
Я сделала это для всех, у кого есть проблемы с алкоголем, кто живёт и страдает рядом с алкоголиком. Кому кажется, что из этой пропасти уже не выбраться.
Я благодарна Богу, что этому роману позволено случиться. Что наконец теперь, на восемнадцатом году моей трезвой жизни, он родился. Что сложились все пазлы, сошлись все тропы, у меня появился голос, и я смогла его написать.
Он – про выход, про свет, про жизнь.
Я отправляю его в мир. На добро, на созидание. Дальнейший его путь уже не от меня зависит. Свою задачу я выполнила. Честно, от всего сердца, на совесть. Отпускаю. И сильно надеюсь, что он окажется полезным.
Я благодарна всем, кто так или иначе поспособствовал появлению этого романа.
И пусть будет благословенен каждый его читатель.
1 января 2024 года
В оперном нынче дают «Жизель». Вика решила отметить начало своей карьеры в родном театре просмотром этого спектакля – именно на него впервые привела её сюда мама тринадцать лет назад. Могли ли они подумать тогда, что Виктория Градова однажды будет принята в балетную труппу театра?
В антракте Ленка потянула Вику в буфет:
– Ну что, за сказку, которую ты сделала былью? За сбывшуюся мечту? Что тут лучше подходит – шампанское, коньяк?
– Не люблю коньяк, – Вика в нерешительности повела рукой, ещё не до конца соглашаясь с тем, что в театре можно выпить. Потом засмеялась: – Вообще больше шампанское подходит. Оно – праздник, радость, фейерверк. В каждом пузырьке.
Пузырьки врассыпную побежали по телу Вики, занимая все уголки и закутки внутри неё и заполняя их счастьем. Шампанское сразу расцветило всё вокруг: стали ярче огромные люстры, приветливее капельдинеры, прекраснее и без того замечательная музыка Адана, острее трагедия Жизели. Кажется, волшебные пузырьки коснулись рук дирижёра и ног танцовщиков, чудесным образом уменьшили загораживающую полсцены высокую причёску впереди и утишили раздражающие разговоры сзади. Даже Ленкино замечание про «неплохо станцевали, чистенько» не вызвало ничего, кроме умиления и снисходительной улыбки. Вика, не отрываясь, смотрела на сцену, по щекам текли слёзы. Они вообще на «Жизели» у неё всегда текли, причём не в первом акте, где Жизель сходит с ума от предательства Альберта, а во втором, в холодном царстве мёртвых виллис, которое пробивают горячая любовь Жизели и раскаянье Альберта. Но сегодня к слезам добавилось какое-то нереальное наслаждение, блаженство.
Дома Вика взахлёб рассказывала матери о своих впечатлениях, о спектакле, об артистах. Мать с дочерью, как прежде, сидели на кухне. Мама зажала в ладонях чашку чая и горящими глазами смотрела на Вику, а та, размахивая руками и изредка очерчивая ногой траекторию в воздухе или на полу, показывала какое-нибудь движение и тараторила:
