Престижные высотки известного города Москва горели ясными огнями, но время смут между людьми там плыло сожалений полными мечтами. Все, душами себя считая, жили, разбираясь, кто они и где. Они не слишком ясно помнили вчерашний даже день, но следовали поискам ответов всюду и везде.
Алан и его младшая сестрёнка Акулина играли в дурака за белым столом его личной комнаты. В комнате Алана и стены, и пол, и мебель были белые, только компьютерный стул был с зелёным покроем, так как белые скупили, а ждать он не хотел. Только из-за этого стула он отделывал часть стены рядом с кроватью зелёной краской и искал неделю соответствующего цвета одеяло.
Как и многие в Москве, Алан днём работал программистом, а вечером исполнял шабашку по ремонту в вечернюю смену. Квартира в этой высотке ему с сестрой была в кредит по части доплаты, а основная сумма была с продажи наследованной от родителей жилой площади. По этой причине Алан в страхе работал очень много, а и его и сестру бы выгнали просто на улицу, чтобы насмерть задушить в медленном истязании. Он даже кредиторов так не боялся, как каждого гражданина Москвы с этой позиции брошенного всеми.
Жили они в Москве скорее, как потребители, а потому не имели ни уважения людей, ни будущего здесь. Производители должны были быть объектом их устремлений. Как у всего города, но Алан давно учил сестру не гнаться за недостижимым, так как там просто травящая ловушка для наивных. И Алан, и его сестрёнка были блондины, только сестрёнка посветлее. Они надеялись отработать пока хотя бы эту квартиру в составе экономики города, эффективность которой была под большим сомнением абсолютно у всей страны.
– Брат, – выиграв, начала клянчить сестра, – купи мне новую кофточку. Я тебе покажу сама какую.
– А жить где будем? – спросил Алан, – на кофточке в кустах спать?
– Но все такие носят! – начала она ныть.
– Пусть носят, – ответил Алан, – закончишь девятый класс и будешь сама подрабатывать после уроков. За одно маме на лечение сможешь тоже отправлять сколько получается.
– Ты ей звонил? – спросила девочка.
– Да, – ответил Алан, – я сделал вывод, что мы зря надеемся. Операция, по её словам, результата не дала, и она не справится. Дыхание так и сбивает, когда она спит. Анализы крови тоже плохие, говорит.
– Мы все умрём, – ответила ему сестра, – что ты как маленький? Главное, чтобы она не ныла, а то люди её могут неверно понять. Они же все жестокие. Я знаю это.
– Правильно, – согласился молодой человек, – и наши жизни, и товары просто есть для красоты.
– А о чём ты мечтал бы, если бы мечтал? – спросила девочка, вынося брату его мозг.
– Почему «бы»? – обиделся Алан, – я мечтаю, чтобы хотя бы излишки продуктов людям с долгами давали бесплатно.
– Они бы тебе сказали, что сколько ты вложил, столько и берёшь, – мудро объяснила ему Акулина.
– Ты точно Акулина, Акулина, – сказал ей Алан.
Партия молодых людей завершилась поражением Алана. Акулина ушла делать быстро уроки, так как завтра надо было в школу, а Алан стал готовиться к рабочему дню. Было одиннадцать вечера. Темно за окнами. Восьмой этаж высотки в Москве.
Каждый день и вечер Алан ощущал себя просто каким-то забитым козлом или бараном, учитывая, как к нему относился даже его работодатель. Он заплёл достаточно длинные волосы в хвост, так как на работе его готовы были постричь даже насилием, и вспомнил те дни в армии, когда его силой так и стригли. Его держали аж трое, чтобы он не сбежал куда-нибудь во рвении откосить от стрижки. Ныне ему этим лишь могли грозить. Он всегда удивлялся реакции людей на него, которая напоминала встречу с драконокрокодилом только из-за хвоста на резинке. Они словно в этот момент узревали великие тайны силы и власти, содержащие для них вечные богатства, но для них были досягаемы только при условии, что они его заставят подстричься. У него просто уже было от их широких глаз такое мнение. Рабочий день приближался.
Начались будни. Высотки Москвы разных форм и размеров устремлялись стать новым видом общественного IT, но строители всё же не понимали часто зачем они вообще при такой финансовой системе до сих пор их строят. С каждой подаренной под предлогом богатства квартирой, за которые люди часто совершали жестокие убийства, при этих квартирах проявлялись слёзы Солнца кровью нищих и бомжей в этих стенах, так как они, умирая на улицах в мучениях чаяли это предательство в отрешении от них за простую и кратковременную неудачу от всех, так как люди не могли преодолеть это искушение преобладания над тем, кому просто не повезло, либо сами не могли помочь и не более. Каждый видевших перед собой нищего просто не мог принять это предательство человека всеми, не мог разделить пониманием его ситуацию в бессознательном ужасе даже знания мук этой участи. Алан же этого не боялся, а даже наоборот: он боялся больше незнания этого поступка всех людей, когда одного прижимает непреодолимая с их точки зрения опасность, где опасность составляют они же. Алан часто говорил о том и сестре, что они становятся плотоядными монстрами и не замечают за собой. Завершая заказ на разработку, он вновь узревал это даже за своими коллегами, сквозь обыденный крах своих надежд хоть увидеть от них самопреодоление. Они, как всегда, в алчности денег и иллюзии между собой конкуренции сжирали друг из друга последние остатки человеческого, что их просто в результате уродовало. Сдержались бы в собственной боли, не было бы этого эффекта, а только терпимость общей неприятности. Потому в молитвах они лицемерно воспевали: «Христос сила моя», так как в его силе терпения тягот и опасностей они видели свой успех, который сами даже не разделяли. Это в истинном значении их же молитв просто считалось просьбой их в противостоянии Богам распять, как и его. С людьми это делали постоянно и до смерти, которые потом выставлялись публично их суицидом. Бог и Господь олицетворяли два социальных класса, которые слышно, где Господь был обличённой властью в страхе людей, а Бог являлся духовенством. Алан прекрасно знал общество, где он живёт.
