Ночь с 12 на 13 августа 1989 года. Россия.
– Ваша папироска шкворчит! – Проговорил Семеныч, туша окурок, который уже через мгновение летел в стоявшую рядом с дверью урну.
Попал? Да сторожу было все равно. Промахнулся, так завтра поутру подметет. Попытается сделать это пораньше, чем явится дворник. Не хотелось, чтобы барин взял да и забрал обратно свои слова на счет отпуска.
– Отпуск, – протянул Семеныч, – отдохну.
Сегодня у него, как говорил дворник, крайняя ночь. Затем долгожданный отпуск. Барин расщедрился и дал две недели отдыха. Кирилл Андреевич оказался настолько щедр, что пообещал Семенычу оплатить все расходы, связанные с предстоящим путешествием. А всему причиной была небольшая услуга, которую он несколько месяцев назад оказал ему.
– Ваша папироска шкворчит, Проня Прокоповна, – повторил Семеныч и закрыл глаза. Сразу же вспомнился старый фильм, снятый в тридцатые годы по одноименной пьесе Михаила Старицкого. Так уж сложилось, что двоюродную сестренку, в которой он души не чаял, звали Проней. Жила она в Киеве, и частенько приезжая туда, Семеныч называл ее Проней Прокоповной. Девушка злилась на старика, а она была младше его лет на десять, и спрашивала:
– Да неужели я похожа на это «страшилище»?
Вспоминая, как выглядела Проня Прокоповна в исполнении Рины Зеленой, он тут же заявлял девушке, что всего лишь шутит.
Вот и сейчас, прежде чем оказаться на берегу Черного моря, решил заехать на пару дней в Киев. Подлечить здоровье он всегда успеет. Зато у родни его ждет бутылочка горилки и отменное сало.
– Мечты, мечты, – прошептал Семеныч, оглядывая пустую улицу.
Город словно вымер. Это по Воскресенскому проспекту вполне возможно, что кто-то гуляет, а здесь в каких-то ста метрах, тишина. Даже собаки не лают. Семеныч невольно зевнул. Понял, что начал замерзать. И это в середине августа. То ли старый стал, то ли ночи теперь холодные. Даже безрукавка не помогала. Поэтому и решил вернуться в дом. Можно было бы еще раз обойти усадьбу, да только темно. Хоть бы луна высунулась на мгновение из-за туч.
– Бог с ней со службой, – прошептал сторож, – лапта вот наше все.
Он открыл дверь и вошел в здание музея. Стараясь не скрипеть половицами, прошел в свою коморку, что находилась под лестницей. Прислонил охотничье ружье к стенке, бросил коробку папирос «Товарищъ»1 на стол, и включил электрочайник. Пока вода кипела, подошел к телевизору. Имперский канал должен был с минуты на минуту начать трансляцию матча. Вот только отчего-то в записи. Честно признаться, Семеныч этого никак понять не мог. Игра, в которой Российская империя впереди планеты всей на втором плане. На первом футбол. Не один чемпионат мира игроки сборной не выиграли, а шуму вокруг них. Семеныч вздохнул. С другой стороны, чего ему расстраиваться. Во всем свои плюсы и минусы. Ну, и что, что поздно. Главное домочадцы мешать не будут. Особенно супруга, которая лапту не любила, а предпочитала смотреть сериалы. Они сейчас дома, а Семеныч здесь. Небось, спят, и второй сон смотрят, а он и глаза сомкнуть не имеет права – служба. Пока канал настраивал, чайник зашипел и выключился.
Самое обидное это когда ожидания не оправдываются. Сразу же после фильма, должна была начаться трансляция, но вместо нее начали показывать новости. Побежала бегущая строка – «Экстренный выпуск», а затем появился диктор в темно-зеленом мундире. Имперское телевидение – свои традиции. Семеныч выругался. Даже чай в граненый стакан наливать не стал. Прекрасно сторож понимал, что из-за каких-то там событий, трансляцию матча, о котором он мечтал с самого утра, перенесут на неопределенный срок. Это минимум минут на десять-двадцать.
– Пойду я по дому прогуляюсь, – прошептал он, – раз такая возможность появилась. Посмотрю, что к чему.
Семенычу вдруг подумалось, а вдруг кто-нибудь из обслуживающего персонала музея взял да и забыл закрыть форточку. Потом, что пропадет с него де и спросят, а тогда прощай отпуск. Хотя Семеныч был уверен, что на картины никто и не позарятся. Прошлый век. Сейчас это не в моде. Кирилл Андреевич, в отличие от него, так не считал. Бывший кадет, вернулся в Череповец, когда его отец Андрей Федорович Верещагин отдал богу душу. Сразу сообразил, что картины Василия Васильевича Верещагина – это хороший способ существовать безбедно. Вот и получалось, что музей да молокозавод, что выпускал лучшее во всем мире Вологодское масло, приносили ему изрядные деньги. Летом барин обитал в имении под Луковцом