Неснежная зима выдалась… Все так думали. Половину января морось вперемешку с мерзкой гололедицей были. Хоть ночуй у травмпукта. А потом ничего, «распогодилось». Небо посветлело, вылиняло, выцвело и повалили белые хлопья. Сугробы за ночь выросли. Шапки белые мокрые накрыли обнажённые деревья. Разумеется, не обошлось без пробок на дороге. Но Саша на метро добирался. Так что успел ко времени. Даже на пятнадцать минут раньше пришёл. Из вежливости долго у подъезда топтался, прокручивая в голове картину знакомства. В мозгу засела одна длинная приветственная фраза. А мыслей как-то не было совсем. Только шум в ушах от гулко бьющегося сердца. Саша подумал, что со стороны выглядит нелепо и даже смешно. Впрочем, над Яриком тоже тихонько посмеивались, за глаза называя Мисс Бильман. Посмеивались, потому что опасались; чувствовали, что у гибкой Мисс Бильман внутри не позвоночник, а стальной стержень. И лишь Саша, остряк и «тонкий ценитель чёрного юмора», почему-то довольно сдержанно отзывался об этом белобрысом парнишке с длинным носом и стрижкой под горшок. Возможно, ревновал. Гуттаперчевый мальчик был любимчиком тренера. Юлий Алексеевич в Ярославе души не чаял. Видел большой потенциал, даже квартиру оплачивал.
Ярослав плохо ориентировался в городе, часто подходил к Саше, коренному петербуржцу, чтобы узнать, как быстрее добраться до вокзала, или где найти дешёвый магазин одежды. Саша, если был в настроении, обычно всё старательно разъяснял. Это тешило его эго. Несильно, конечно, но в такие моменты он чувствовал себя ужасно важным. Ещё бы, что может знать о «культурной столице» школьник из провинции? Откуда он там приехал, точнее примчался на крыльях любви к фигурному катанию? Из Вологды? Воронежа? Волгограда? Саша особенно не интересовался. Но про себя отмечал то, как Ярослав странно, но вместе с тем забавно строил предложения. С каким-то подвывертом он это делал, что ли? Ещё словечки непонятные постоянно использовал. То мама ему баташки передаст, то он утирку какую-то непонятную найти не может, то спортачами ловкими хвастается. Чудной, в общем. Вроде по-русски говорит, а вроде чёрт знает, что он там имел ввиду.
Юлий Алексеевич, кстати, хоть и старался не показывать, но всё-таки жутко умилялся этому провинциальному колориту. На его суровом лице, когда на льду показывался Ярик, тут же появлялась практически несвойственная ему гримаса одобрения.
Сашу же после седьмого места в Японии Юлий Алексеевич будто бы и не замечал. Смотрел сквозь, отделывался односложными фразами. Саша понимал, что виноват. Что нужно было послушать тренера и не включать кондиционер после той злосчастной тренировки, но… чего уж теперь. Он проиграл. Он подвёл. Он не оправдал надежд. Он – педагогическая неудача.
И Саша сделал то, что должен был. Он ушёл. Несмотря на угрозы президента Федерации: «Попробуешь – больше не выиграешь ни одного соревнования».
Однако Саша уже принял, как ему казалось, единственно правильное решение. И вот теперь он стоял у дверей незнакомой квартиры в Москве и, как робкая семиклассница, переминался с ноги на ногу, мучительно ожидая, когда же ему наконец откроют. Может, не следовало рубить с плеча? Впрочем, поздно жалеть. Мосты сожжены. Теперь Мисс Бильман будет, где развернуться.
Саша повторно нажал на кнопку звонка. Нервно выдохнул. В голове внезапно всплыла последняя встреча с Ярославом. Ярослав ничего не знал о грядущих переменах. Как обычно улыбнулся в раздевалке, аки Джоконда, и выдал что-то наподобие: «О, Вешкин! Я тебя не угадал!» Ещё гэкнул так смачно…
Скрип плохо смазанных железных петель больно резанул по ушам. Тамара Георгиевна, грузная женщина с тяжёлым взглядом, встретила Сашу в свитере и старых трениках. Всем своим видом она показывала, что запланированный приезд внеочередного кандидата в ученики для неё всего лишь ни к чему не обязывающая рядовая встреча, и ей по большому счёту безразлично, как долго он добирался. Она вольна сказать «нет» и выпроводить его из квартиры. А заодно и из фигурного катания. Вот только… Вот только бывают в нашей жизни встречи, когда, один раз увидев человека, мы понимаем (не умом, на уровне подсознания, наверное), что это надолго.
Тамара Георгиевна помнила каждого своего ученика. И всегда могла вырвать из сердца любого. Но когда Саша показался на пороге, она почувствовала, что от этого так просто не отделаешься. Ночевать на коврике будет. А добьётся своего. И занозы оставит в душе. Как пить дать. Сиди потом, латай раны ржавой иглой. Ржавой, потому что давно боль обид и разочарований осталась в далёком детстве. Проще жить, не питая иллюзий. Нет людей. Есть материал. И с ним надо работать.
Выдержав мхатовскую паузу, Тамара Георгиевна поправила длинным ногтем сползшие на нос очки и сказала:
– А, Табуреточка! Ну, чего застыл, как памятник Ришельё? Проходи.
«Ришельё» она произнесла в нос. Заметив, что парнишка стушевался, нахмурилась:
– Да проходи ты! Не разувайся. У нас отопление отключили, поломка какая-то… Неделю мучаемся. Сплю под тремя одеялами.
