Моей сестре
Маша Ядренова разглядывала фотографии. Вот ее отец – совсем молодой, еще до знакомства с мамой. Портретный снимок сделан на палубе корабля: ветер треплет темные пряди волос, улыбка на чуть вытянутом лице, фигура тоже вытянутая, даже на фото чувствуется рост – красавец! «Эй, моряк! Ты слишком долго плавал...»
– А это на каком море?
– Не помню. На каком-то.
А вот бабушка. С какой-то смешной повязкой на голове – не успела расспросить, что это, – похожа на Фаину Раневскую в одном фильме. Там один из актеров восклицает в отчаянии: «Как я погорел!»
А здесь отцу не больше сорока пяти. Задумчивый взгляд нацелен в одну точку – и не позирует вовсе! Аня смотрит так же. Кожаный пиджак – невероятный шик по советским временам. Эх, мне бы такого папку!
А вот все семейство. Старые фотографии словно кадры из черно-белого кино. Всегда ощущаешь время. Две малышки на руках у гранд-мамы и отца: где Яна, а где Аня – здесь чужому разобрать трудно, но личики смышленые, черты угадываются. Семейный, домашний кадр: отец голый по пояс, все улыбаются – друг другу, не фотографу. Между ними, чуть позади, Алла и еще какой-то добродушный фотогеничный дядька. Алла – ну точно Софи Лорен, – полные губы в киноулыбке, изящные смуглые плечики, смоляные волосы легли небрежно-кукольно, яркие глаза из-под чернющих бровей вразлет – хороша!..
Машин телефон в Красноярске зазвонил в два часа ночи. Водилась за ней привычка полуночничать, так что никто в их маленьком доме тогда не был разбужен. «Межгород», – отметила Маша, пока бежала на кухню, чтобы снять трубку. Не то чтобы она удивилась, скорее, стало чуть тревожно: мама звонила вчера и лишний раз не стала бы ни тратиться, ни суетиться, чтобы позвонить из командировки – как да что... В это трудно поверить теперь, но сотовая связь, как джинсы, еще не успела охватить «самые отсталые слои населения». Точно, Москва на проводе.
– ...Маша, тут твой отец. Хочет с тобой поговорить. Я сейчас передам ему трубку.
– Господи, зачем?!.. – вырвалось у Маши.
Отец... Мама обычно говорила «твой родитель».
До неприличия банальная история.
Просто они не были знакомы. Она никогда его не видела. Не слышала его голос. И вот тебе на!.. «Тут твой отец!» Хотя нет, видела однажды, в телевизоре. «Маша! Маша! Иди скорей! Твоего отца показывают!..» Фантом, да и только.
Это, конечно, не было трагедией всей ее жизни. Да и потом, ей ведь не четыре года. И давно уже не пятнадцать. И даже не пятнадцать с половиной. В общем, бывает хуже. А ей... Ей, в сущности, повезло. Ей было никак. И вот это «никак» надумало перейти в «нечто». Господи, зачем?!
Маша даже заволноваться не успела. Волновались, похоже, там. Голос выдавал человека солидного. Костюм в полоску и благородная седина. Но чем размереннее звучали слова, тем большую неопределенность, даже зависимость от любого ее сиюминутного настроения передавал неуловимый эфир. Она это мгновенно уловила, не дурочкой родилась, но не стала этим играть, лишь холодок подпустила, отвечая на продуманный спич со всей сдержанностью. «Да, Андрей Иванович. Нет, Андрей Иванович. Спасибо, Андрей Иванович».
– ...Маша, я тут «привет» тебе передал, – сообщил первым делом «костюм в полоску».
«Вот так вот, сразу?..» – ернически подумала Маша, но не ответила ничего.
Ясно. «Привет» вполне материален и его можно подержать в руках, не то что большой привет от удава мартышке. Это были герои того замечательного времени, когда тетенька-дикторша из телевизора «тоже собиралась на работу», натягивая чулки. И не удивительно: мама была такая же красивая, а телевизор был черно-белый.
– ...Я подумаю. Спасибо за приглашение, – ответила Маша Ядренову, теребя провод старенького телефонного аппарата.
«Ну что ж, в Москву так в Москву», – ответила Маша самой себе, разжимая ладонь и отпуская трубку.
– Как ты думаешь, мне поехать?.. – спросила она через минуту.
Вопрос предназначался тому нелюбопытному лежебоке, который, казалось, даже позы не изменил за время исторического разговора: так и смотрел в экран телевизора. Удивлял он ее порой своим нелюбопытством. Если бы сама не заговорила, ведь не стал бы и спрашивать ни о чем!
Этим летом они собирались пожениться.
Татьяна поеживалась от промозглого ночного воздуха, стоя на крыльце ресторана, в котором Ядренов «бывал». Уважал он русскую кухню. Ну да, у них тут в Москве другие мерки. «Черная икра с авокадо», – усмехнулась в душе, удерживая в памяти название диковинного овощефрукта. Завтра рано вставать.
– А она добрая или злая? – спросил Ядренов, прикуривая сигарету от дорогой зажигалки.
Курил он мало, скорее так, покуривал. Подтаивали в весеннем воздухе огни ночной Москвы. Красноярск уже не казался таким далеким.
«Да, время никого не красит», – подумал Ядренов.
«Да, жаль, что Маша не увидела его раньше», – подумала Татьяна.
– Ну, как ты думаешь?..
– Не знаю, Матрешечка, как хочешь...
Он звал ее так обычно, любя. Вообще-то у нее было много имен. «Матрена Ядрена» – это когда злился, но не сильно. Не умеет он злиться. Еще она была «Ядреная бомба».
Она же звала его Сеней. Сеня – это Семён. Серьезный мужчина.
