Из-за батареи высунулась усатая мордочка и принялась обнюхивать воздух. Маленькие крысиные глазки уставились на меня так внимательно, что я сразу подумал о большом куске копченого сала в своей сумке.Одна за другой из дырки за батареями выскочили шесть больших крыс и двинулись цепочкой, плавно обтекая выступы подоконников и изгибы труб, к большой куче сумок на верхних нарах.
В тот день я заехал в карантин Пятигорского изолятора и мне нужен был телефон, чтобы посоветоваться с другом Изиком. Я обратился к смотрящему за карантином.
Угол смотрящего был отгорожен от общей комнаты покрывалами так, что там можно было спрятаться от всевидящего глаза надзирателей. Пообещав позвать меня ночью, смотрящий посоветовал придумать себе кликуху.
В общей комнате непрестанно заваривали чифирь, играли в нарды и слушали рассказы старых арестантов. Кто-то периодически наполнял сигаретами большую коробку, прозванную “Камазиком”. Тут же десятки рук тянулись за сигаретами и очередная волна удушающего газа накрывала меня сверху и разрывала изнутри.
Я забрался на верхние нары, укрылся с головой своим тулупом и задумался. Не люблю клички. Размышления увлекли меня, и незаметно я погрузился в воспоминания.
Мальчик Вова учился в параллельном классе. Ничем хорошим он не отличался от сотни других пацанов нашей школы. Учился Вова плохо и часто получал дома от матери нагоняй. Поэтому убегал после уроков гулять или гостил у соседа дяди Коли.
Дядя Коля считал себя крутым. Пил без меры, гонял жену и изощренно ругался. От него то и узнал Вова это странное слово "Краснопёрый".
Однажды Вова подошел ко мне и прошипел сквозь зубы "Красноперый". Смысл слова я не понял, но на его лице прочитал глубочайшее презрение. Пока я обдумывал, Вова быстро ушёл.
В детстве я часто слышал в свой адрес очень неприятные выражения и обзывания. Все было связано с большим родимым пятном на моем лице. Каждое прозвище глубоко травмировало мою психику.
На Вову я не обижался. Он снова и снова находил меня, шипел одно слово и быстро уходил. Я не понимал смысла и не принимал его на свой счет. Только через много лет в армии я узнал, что красноперыми называли тех, кто носил красные погоны.
По иронии судьбы Вове достались красные погоны.
Отслужив в армии Вова вернулся домой в звании сержанта. В комнате накрыли стол, позвали друзей и Вовину невесту. Вовина мама не могла нарадоваться, глядя на своего возмужавшего сына.
Вова рассказывал про службу, про то, как охранял зеков, про то, что отдохнет и устроится работать в милицию. Тем более, что имеет рекомендацию и хорошую характеристику.
За стеной у соседей начинался скандал. Пьяный дядя Коля снова гонял жену и грозился её убить. Вова встал из-за стола и гордо пообещал успокоить соседа. Он вышел из дома и громко постучал в двери дяди Коли. На вопрос "Кто там?" Вова грубым командирским поставленным голосом прокричал "Милиция".
Дядя Коля распахнул двери и увидев красные погоны, прошипел сквозь зубы "Красноперый". Вова хотел было сказать, что это он пошутил, что только хотел поздороваться. Он не успел.
Последнее, что Вова увидел в жизни были два огненных потока вонзающихся ему в грудь. И любимого соседа с дымящейся двустволкой в руках.
Я очнулся от воспоминаний из-за того, что меня толкнули в плечо и позвали к смотрящему. Присев за ширмой, я набрал номер Изика. В моем положении советы сидевшего человека помогают избежать многих проблем. Изик сказал передать телефон смотрящему.
Они поговорили про общих знакомых и смотрящий спросил про мою кликуху. Изик ответил просто. "Зовите его "Учитель". Я почувствовал облегчение и радостно поблагодарил смотрящего за телефон. Тот поинтересовался играю ли я в шахматы.
Следующие несколько суток мы играли в шахматы. Я уже не чувствовал себя одиноким и несчастным. Я нашел свое место среди шестидесяти заключенных в душном карантине Пятигорской тюрьмы, нежно прозванной "Белый лебедь".
Вскоре от чифиря стало подташнивать и я снова вспомнил про сало. Я забрался наверх, отыскал сумку с продуктами и вытащил её на свет. Со всех сторон зияли рваные дыры.
Хлеб и сало крысы съели почти полностью, а то, что сохранилось я выложил на стол. Последнее, что я нашел на дне сумки был большой оранжевый апельсин. Я поцарапал ногтем кожицу и почувствовал свежий цитрусовый аромат, такой неестественный в окружающем смраде.
Десятки пар глаз посмотрели на меня из разных углов карантина, привлеченные необычно ярким пятном. Мне стало неловко и я передал апельсин соседу.
Поцарапав ногтем кожицу и понюхав воздух, зэк улыбнулся и передал апельсин следующему арестанту. Теперь уже и я не отрывал глаз от апельсина. Переходя из рук в руки апельсин обошел всех, кто был на нижних нарах. Крайний сиделец отправил его наверх.
Справа налево зэки получали апельсин, нюхали, улыбались и передавали дальше. Последним оказался двухметровый детина килограммов сто весом. Весь карантин смотрел, как он содрал с апельсина шкуру и сожрал его, громко чавкая и вытирая об себя руки. Это был Мага.
Я его узнал, когда через месяц Магу перевели в нашу шестнадцати местную камеру следственного изолятора. Он еще больше поправился, глаза заплыли жиром и почти не прочитывались. Мага оказался моим земляком. И большим затейником.
