Это было 20 сентября 1719 года. Пробило одиннадцать часов. Уже четыре часа аббат Дюбуа, первый министр его королевского высочества, герцога Филиппа Орлеанского, регента Франции, находился в своем рабочем кабинете, отмечая и перелистывая разные деловые бумаги.
В 1719 году ему было шестьдесят три года, его здоровье надломилось и пошатнулось, но аббат Дюбуа был слишком честолюбив, чтобы остановиться.
Как первый министр, он получает в год «полтораста тысяч ливров». Еще «сто двадцать тысяч», как архиепископ Камбре. Ему принадлежал доход от семи аббатств – Ножан-су-Куси, Сен-Жюст, Эрво, Бургей, Бер-Сен-Винон, Сен-Бертен, Серком, что приносило ему каждый год «двести четыре тысячи франков».
Кроме того, у него был разный доход в «сто тысяч ливров». Наконец, пансион, назначенный ему Англией в награду за разные добрые услуги, интересов Франции тут и помине не было. Этот пансион ежегодно состоял из «сорока тысяч фунтов стерлингов».
Хорошенький доход для одинокого человека!
Но аббат был им недоволен и надеялся его увеличить, сделавшись кардиналом.
Быть кардиналом – была мечта аббата Дюбуа, на осуществление которой он надеялся, благодаря покровительству регента и милостивой снисходительности Рима.
Но чтобы заставить действовать герцога Орлеанского и папу Иннокентия XIII, нельзя было почивать… не на лаврах, а на своих экю.
А Дюбуа и не почивал!..
Вот почему, 20 сентября 1719 года, мы застали его в кабинете за работой с семи часов утра. Он был в халате и туфлях.
Регент поселил Дюбуа в Пале-Рояль.
Он был поглощен чтением очень важной бумаги, когда в одну из дверей вошла пожилая женщина в деревенском костюме, неся на тарелке фаянсовую миску, с чем-то горячим.
Эта пожилая крестьянка была Фарета Жено, служанка… поверенная Дюбуа. Она так же, как и он, происходила из Лимузен, так же, как и он родилась на берегах Коррез в Брив-ля-Гайярде; почти тридцать лет, с того дня, как его положение позволило ему взять служанку, Фарета была в услужении у аббата.
Теперь у него были и лакеи!.. и кучера, повара, конюхи и курьеры. Его состояние позволяло ему иметь эту роскошь.
Но все лакеи не могли ему заменить Фареты. Все должны были всегда заискивать и угождать Фарете, чтоб удержаться на своем месте.
Что жe связывало Дюбуа с этой женщиной?
Клеветники видели в ней старый грешок прелата.
Может быть клеветники были правы. Во всяком случае, если мы допустим, что между ними и была когда-нибудь связь, то в минуту нашего рассказа Фарета была уже не так свежа, и нельзя было допустить и даже подумать, что эта связь еще продолжалась.
Верно то, что с давних пор Фарета Жено чувствовала к аббату Дюбуа искреннюю привязанность и что одинаково, со своей стороны, аббат Дюбуа был очень привязан к Фарете Жено. Любил же он кого на свете, хоть немного!.. Он слишком презирал все общество вообще, чтобы любить кого в особенности – только эта служанка – крестьянка, которая когда-то улыбаясь подставляла свои губы его поцелуям, было единственное существо, которое будет плакать и молится о нем, когда он, проклиная, испустит свой последний вздох.
Это «что-то горячее», что Фарета принесла и поставила перед аббатом, был суп…
Неожиданно, вынужденный прервать чтение, с появлением супа, Дюбуа подскочил от удивления и гнева.
– А?.. Что это такое?.. – вскричал он.
– Что? «Что это такое?..» – возразила Фарета, не теряясь от нелюбезного приема господина. – Одиннадцать часов, я вам принесла завтрак, потому что, по вашей похвальной привычке, когда вы уткнете нос в бумаги, вы совсем забываете о еде!..
Аббат покосился на приготовленный для него суп.
– Завтрак!.. Завтрак!.. – возразил он. – Ты уже заставила меня сегодня утром съесть молочный суп… Теперь…
