Аллах никогда не искупит мои грехи…
Я пожертвовал всем ради своей семьи, но оказался за решеткой из-за собственных ошибок. Я оставил сына, довел бывшую жену до сумасшествия, потерял любимую и украл общего ребенка. Из-за меня пострадали две главные женщины в моей жизни.
Аллах никогда не искупит мои грехи, и я буду гореть за них в пламени ада, потому что никогда не пожалею о них.
Но я исправлю свои ошибки. Да поможет мне Аллах.
***
— Подъем! Выходим на осмотр. Кроме принца, пусть потоскует, — послышался издалека гогот охранника.
Шесть утра.
День недели: неизвестен.
Месяц: примерно осень.
Заключенные из других камер загоготали в ответ, будь они прокляты. Их бесило, что я находился в своей камере один, без сокамерника, а еду приносили в камеру. Королевские условия. Только что они знали о королевских условиях для невиновного человека?
Сколько я здесь? Месяц? Два? Три? Сбился со счета.
Время порой тянулось, как резина, то летело так быстро, что неделя пролетела за один миг. Неравномерно, как и мое состояние. Пророк сказал, что после жизни на земле нас ждет суд, где Всевышний взвесит все мои благие дела и проступки, и решит мою судьбу.
Наш мир — испытание. Но после месяцев в испанской тюрьме, казалось, что меня заранее распределили в ад. До смерти.
Может, Всевышний решил, что я слишком грешен, чтобы встретиться с ним лицом к лицу? Наказание жестоко, и, наверное, я заслужил его. Один, в закрытой камере с маленьким решеткой у потолка, из которой невозможно выбраться. Я путал день с ночью, ночь с днем, путал время азана и надеялся, что молился в правильную сторону.
Чтобы Всевышний услышал меня.
В первые дни я задавался вопросом о своих родственниках. Где Муна? Аиша? Куда делся мой брат и дядя Ибрахим? Почему они не спешили вызволить меня отсюда за ложное обвинение? Похищение ребенка. Эти испанцы насмешили, но после их расправы сложилось ощущение, что они были прямыми последователями Шайтана. Один выкрик из камеры о звонке родственникам или бунт во время ужина, и я остался на неделю в темной комнате на три дня без еды и воды. Темная комната боли, как ее прозвали заключенные.
Через месяц научился наблюдательности, но держался в стороне. Выжидал, когда мой час настанет, и я смогу отстоять свою честь или, как минимум, сбежать. А это оказалось сложнее, чем я думал. С сокамерниками я не пересекался, гулять меня не выводили, на общие обеды и ужины тоже. Я просто был один на один и думал. Много думал. Было о чем.
На седьмой неделе заточения я перестал считать дни, задаваться вопросами, надеяться. Пришло смирение, что меня просто кинули. Избавились, как от клейма в королевской семье. Как от монстра, порочащего репутацию.
Только один человек заставлял меня дышать, наблюдать и действовать.
Амина наверняка родила и растила нашего сына. Мы снова в разлуке после ссоры, и я снова обидел ее, довел до слез. Она любила меня, любила сильнее, чем я мог предположить. А она… она стала воздухом, которым я дышал все эти дни и поддерживал жизнь.
До сих пор не понимал, почему Всевышний послал именно эту девочку с фиолетово-голубыми глазами на мой путь. Почему я ничего о ней не слышал? Ни о ней, ни о собственном сыне. Об обоих сыновьях.
Но моя наблюдательность, осторожность и терпение помогли стащить телефон у охранника, когда они тащили меня в темную комнату боли. Быстрый звонок одному человеку дал надежду, и она явилась в тюрьму через три дня, как только меня освободили из черной комнаты боли.
— Брат, ты похудел!
По ту сторону решетки появился Хусейн с радостью на знакомом лице. Казалось, я забыл, как выглядел младший брат. Отрастил бороду, в глазах появилась усталость в виде выпуклых мешков, а в нашем семейном золотисто-карем взгляде — обеспокоенность, граничащая со счастьем.
— Слава Аллаху, ты здесь! — я вздохнул с облегчением. Жаль, что не мог обнять брата, нам мешала решетка.
— Я еле узнал, что ты здесь. Брат, ты попал по полной.
Я считал, что Хусейн приведет адвоката и быстро решит проблему. Я выйду из тюрьмы, вернусь на родину вместе с сыном и увижу Амину вместе с нашим ребенком.
— Почему?
— Тебе грозит пятнадцать лет тюрьмы за изнасилование и пять лет за похищение ребенка из государственного учреждения.
— Государственного? — пытался прийти в себя.
— Муна взяла Фабиана из приюта. Точнее дала взятку в миллион евро и забрала, потому что ей не разрешили оформить опеку. Директор приюта свалила вину на тебя. Не знаю, каким боком, но теперь вина лежит на тебе.
Что мой сын делал в приюте? Куда пропала Дебора?
— Муна говорила, что забрала сына, но не похищала. Где она сама? Почему ее нет здесь?
— Ее не пустили.
— Она даже не позвонила тебе?
— Нет. Боялась, что дядя узнает.
— А что я в тюрьме сгнию, она не боялась!
— Карим, она сидела три месяца с чужим мальчиком, оформляла на него официальную опеку, выхаживала и объясняла, кто она и кто ты. Она совершила ошибку, но не злись на нее. Вспомни, через что она прошла.
Через ад, как и я сейчас.
— И что нам делать? Причем тут вообще изнасилование и похищение ребенка?
— Новый и старый срок. Твоя благоверная бывшая возобновила дело, когда узнала об аресте.
