1
Посвящается Веронике, которая вдохновила меня на этот путь и помогла пройти его до конца.
2
Глава 1. В тихом Фолкрите
Кое-что он любил: гулять в одиночку в глухой чащобе, удить форель в горном ручье, разбирать под руководством наставника древние свитки. Но больше всего нравилось Мордану ходить на фолкритское кладбище, большое и старинное, бродить там среди замшелых полуутонувших в земле надгробий и в своих мыслях общаться с давно забытыми героями, похороненными там. Другие фолкритцы из суеверного страха старались на кладбище не ходить лишний раз, и это позволяло Мордану успешно прятаться там от родителей.
Любой, кто попал бы в дом Мордана и недолго понаблюдал за его семьёй, очень быстро бы всё понял. Например, рано утром Стемора, наварив клейкой и пресной овсянки, кричала зычным неженским басом: «Тефар! Лемме! Гемме! Идите снедать!». Имя Мордана не упоминалось, хотя оно вообще редко звучало, всем было достаточно «эй ты» или простого подзатыльника. Тарелок на столе стояло четыре, и когда Мордан робко садился на край скамьи, он смотрел, как черпак сначала наполняет тарелку Тефара, главы семьи, затем тарелку Стеморы, хозяйки, потом пара наполненных тарелок одновременно придвигается Лемме и Гемме, близнецам, похожим друг на друга, как две рукавицы. Перед Морданом молча ставился горшок, и он, скребя по стенкам деревянной ложкой, доедал пригоревшие остатки. После трапезы именно Мордан должен был собрать посуду, отмыть её в лохани с холодной водой и вытереть досуха, а если он вдруг взбрыкивал и убегал, не исполнив обязанность, вечером его ждала неизбежная, как закат солнца, порка. Оборонительный подъём локтя был самым обычным его жестом. Лемме и Гемме ни разу в жизни посуду не мыли, и наказывали их чрезвычайно редко. Словом, Мордан был приёмыш. Впрочем, это было понятно с первого взгляда, потому что в семье чистокровных нордов – светловолосых, голубоглазых, белокожих – не мог бы родиться мальчик с алыми, словно киноварь, глазами, с пепельно-серой кожей, с жёсткими чёрными волосами и бровями, изогнутыми резким углом, словно надломленная ветка. Всякий, кто хоть раз в жизни видел тёмных эльфов, безошибочно узнал бы в Мордане типичного данмера. И если бы он полюбопытствовал, откуда в скайримском захолустье взялся этот мальчик-данмер, то услышал бы целую историю.
Тефар и Стемора родились и выросли в тихом богами забытом Фолкрите, а когда пришла пора, родители их поженили. Жили они ладно, но одна беда – Стемора никак не могла понести. Она много молилась милосердной Маре, чтобы та послала ей ребёночка. Добрая богиня вняла её молитвам, и однажды туманным апрельским утром у двери своего дома Стемора обнаружила корзину, а в ней странный мяукающий свёрток. Развернув его, она увидала младенца, с серой кожей, красными глазами и острыми ушками. Тефар, отец которого участвовал в восстании Буревестника, эльфов недолюбливал и поначалу совсем не хотел оставлять подкидыша. Но разве может мужчина устоять перед женщиной, в которой вскипело материнское чувство? Разумеется, Стемора его переубедила, и он скрепя сердце согласился, хотя и проворчал: «Смотри, как бы потом пожалеть не пришлось». И как в воду глядел. Ровно через год Стемора забрюхатела и в положенное время явила на свет двух мальчишек. Роды были тяжкими, она чуть не померла, и, наверное, поэтому так трудно давшиеся родные дети стали Стеморе особенно дороги, а к чужому красноглазому подкидышу сердце совсем охладело.
Мордан рос, как чертополох у забора, никому не нужный, никем не любимый, всем чужой. Фолкритские дети не принимали в свои игры странного мальчика, не похожего ни на кого. Братья, видя отношение родителей, тоже его не любили, часто дрались с ним, и поскольку нападали двое на одного, всегда легко его побеждали. Единственным человеком во всём Фолкрите, кто относился к Мордану без неприязни, был старый жрец Аркея Улрин. Но он относился одинаково спокойно и снисходительно ко всем живым людям. Впрочем, к неживым он относился точно так же, поскольку его долгом было провожать их в последнюю дорогу. Кроме того, старик был единственным учителем в Фолкрите и задаром обучал местных детишек грамоте. Именно на занятиях в доме Улрина Мордан ненадолго мог почувствовать себя хоть в чём-то превосходящим других детей, потому что был он сообразительным, памятливым и раньше всех вскидывал руку, желая ответить, если учитель задавал вопрос. Так же быстроумие пригождалось и после занятий, когда дети пёстрой разновозрастной гурьбой вываливали на улицу и начинали развлекаться, обзывая и дразня Мордана.
– Эй, Морда! – окликал его Фир, толстый и тупой мальчишка, который постоянно громко портил воздух на занятиях.
– Чего тебе, пень с глазами? – моментально откликался Мордан.
– Ты – Морда! – повторял Фир, считавший это очень остроумным.
– А ты бочонок с протухшей капустой. Отойди подальше, воняешь!
– Морда-а-а! – присоединялась к дразнилкам рябая Берда, которая была ещё толще, чем Фир, и училась хуже всех.
– На свою морду посмотри, Берда! – отвечал ей Мордан. – На ней драугры горох молотили!
Среди детей слышалось хихиканье, но сразу обрывалось, как только разозлённая Берта оборачивалась в их сторону.
