Сосны любят песчаную почву. И как они в мягком грунте не падают, а все тянутся до небес? Когда смотришь на стволы снизу вверх, ощущаешь собственную низкорослость среди толстых пик поднебесья. Чем старше дерево, тем меньше на нём веток. Мне нравится в сосновом бору: лес свободный и просторный, позволяет своим гостям беспрепятственно прогуливаться. Говорят, если душа немирная, то ели могут унять беспокойство, как только прикоснёшься к деревянному телу. Дух входит в сердцевину и задерживается внутри. Если дух уходит по длинным сообщениям корней глубоко в землю, может произойти разное. Например, вырастает колючий куст или сорняк, в зависимости от величины душевного недуга. Спустя время, когда иссохнут злокачественные отростки, земля их перемелет в перегной, удобряя почву для новых всходов. Так природа приводит в гармонию волнующийся океан жизни.
Бывает, дух стремится вверх, растворяясь в воздухе. Говорят, что везёт тем, кто попадёт под дождь, очищаясь в тот же миг. Но бывает так, что даже столь великие деревья не способны пропустить через себя вал душевной бури. А не справившись, чахнут без видимых причин, погибая изнутри. Кстати, именно поэтому в сосновых лесах часто водятся привидения. В это можно поверить, потому что здесь мы все как призраки западного военного округа. Солдаты, немного сержантов и чуть-чуть офицеров.
Что мы здесь делаем? Разворачиваем запасной командный пункт на протяжении почти полугода. Лагерь, скрытый в тени соснового бора.
Землянки, выкопанные на тяп-ляп черномазыми рядовыми, палатки из тяжёлого материала, сливающиеся с лесом под маскировочными сетями. Много военной техники, полевые кухни, дизельные электростанции, шум которых выдаёт военных. Связевые машины с антеннами, высотой с берёзу, передавали в прямой эфир позывные. Другие – шифровали сигналы, путая весь учебный полигон в провода. ЗИЛы с аппаратными кунгами стояли в капонирах, укрываясь от нежелательных глаз. В одной из машин сидел я, радиотелеграфист станции Р-140, дослуживающий последний месяц. Под тусклым светом тридцативаттной лампочки, слушая помехи в абсолютной бездеятельности и постоянном ожидании, я прекрасно себя чувствовал, хорошо защищённым от зудящих офицеров.
Прямой эфир сопровождался пикающими звуками, пересечениями позывных, иногда можно услышать азбуку Морзе, а ночью, именно ночью, словно открывался космический канал и мелодии Вселенной выливались в рубку. Не всегда приятные слуху, часто напоминающие рёв демонов или падение кометы. Иногда вклинивалась немецкая речь.
Каждый месяц летом мы выезжали в лес для тренировки связи, бывало чаще. Хорошее было время, словно отпуск за городом. Начальства почти нет, контроля тоже. Я читал книги, писал стихи и наслаждался покоем, размышляя о прекрасном. Но всё резко изменилось, когда подразделение в полном составе поселилось в лагере, вытаптывая траву как рогатый скот. От сержанта до командира бригады – все были тут.
Как раз во время учений я начал копать землянку для экипажа связевой машины. Дежурства не было, поэтому я проводил время в яме с лопатой в руках. По наступлении темноты мы собирались с товарищами, пользуясь свободой. Пятна жёлтого света на чёрном полотне леса выдавали военные тропы. Бездумная жизнь в ограничении рождала веселящие идеи. Так было и в этот раз. С помощью железной трубки, трубки от шариковой ручки, пластиковой бутылки и консервной баночки от свиного паштета на свет появилось нечто гениальное с точки зрения солдатской изобретательности. Удобен в переноске и прост в сборке, ингалятор для больных от скуки, походный инструмент моего вещмешка, желанный гость в любой компании, хоть и должен оставаться тайным в наших обстоятельствах. Первыми испытателями были мои товарищи: один – с немецкой фамилией, другой – романтичный фантаст в очках. Мы спустились с пригорка к железной дороге в низину, это было идеальное место для нашего первого испытания. Страх забрался под китель и ворошил там холодные росинки. Оглядываясь по сторонам, а точнее сказать, я не отводил глаз от возможных подступов.
Вторая половина сентября уже дышала прохладой, но жар, с которым мы сюда пришли, был сильнее холода. Тем временем я подготовил прибор, втянул через пластиковую трубку, вода в бутылке забурлила, а моя тяга пошла вверх по железному стволу к чаше с ягодным табаком. Я сразу почувствовал землянично-мятный привкус на губах.
Уголь быстро воспламенился, отбрасывая искры, превращаясь в красную таблетку. Мы немного подождали, пока чаша нагреется, в волнительном предвкушении – в армии подобные вещи запрещены. Мы стояли в пяти метрах от железной дороги. Первый дым выпустил я, как и полагается изобретателю, наполнив лёгкие до отказа. Мне показалось, я выдохнул Джина, ведь его лампа исполнила моё желание. Товарищи большими тягами добывали дым, выпуская его на свободу, будучи несвободными от солдатской службы. Поезд пронёсся, сотрясая землю, грохоча железом. Освещённые окна сливались в широкую линию. Мы знали, что он пассажирский и везет людей домой, с горячим чаем и одеялами. А с уличной стороны стекла – мы, не мытые неделю, прячемся за кустами, мёрзнем и считаем дни до возвращения домой. Хвост состава удалился в темноте, оставляя свет воспоминаний.
